Затерянный мир (сборник)
Шрифт:
Бум-бом, бум-бом
Если сможем, то убьем.
Ночью мы закрепили наши челны на середине русла, сбросив вместо якоря обвязанные веревкой тяжелые камни, и приготовили оружие для отражения возможной атаки каннибалов. Однако ничего не случилось, и с рассветом мы продолжили наш путь по воде. Барабанный бой, постепенно затихая, остался позади. Около трех часов пополудни мы добрались к очень крутым порогам, простиравшимся в длину не меньше, чем на милю. Как раз здесь в первой экспедиции Челленджер потерпел аварию. Должен признаться, что вид этих порогов меня обрадовал, так как они служили вещественным подтверждением, хоть и слабым, правдивости его истории.
Индейцы перетащили сначала лодки, а затем и все снаряжение, а мы
Рано поутру снова тронулись. С самого рассвета профессор Челленджер был чем-то обеспокоен. Он до боли в глазах всматривался поочередно в очертания обоих берегов. Внезапно, испустив радостный возглас, он указал на одиноко стоявшее у самой воды покосившееся дерево.
— Как, по вашему, что это? — спросил он.
— Разумеется, пальма Ассаи, — ответил Саммерли.
— Именно. Это та самая пальма Ассаи, которую я в прошлый раз запомнил как ориентир. На полмили выше по течению у противоположного берега есть тайная протока. Видите, в том месте деревья растут так же густо, как будто под их стволами нет воды. Удивительный каприз природы, не так ли? Протекающая здесь река совершенно закрыта от любопытных взоров. В том месте, где на смену темно-изумрудным кустарникам приходят светло-зеленые камыши, как раз между хлопковыми деревьями находятся известные только мне ворота в неведомый мир. Сейчас увидите сами.
Здесь и вправду оказалось удивительное место. Достигнув светло зеленых зарослей камыша, мы несколько сотен ярдов продвигались сквозь них, отталкиваясь шестами от дна, пока не вышли в неглубокий, прозрачный ручей, очень медленно текущий по песчаному руслу.
В ширину он достигал не менее двадцати ярдов и по обоим берегам был обрамлен обильной растительностью. Ветви деревьев и больших кустарников, переплетаясь, создавали над нами свод, и вдоль этого, естественного туннеля плавно струился ручей чистой, как слеза, воды, игравшей из-за отраженной листвы, изумрудными переливами. Прозрачный, как хрусталь, неподвижный, как зеркало, зеленоватый, как грань айсберга, он простирался перед нами под сенью лиственной аркады, насколько хватало глаз. Каждый взмах весла производил легкий убаюкивающий всплеск, от которого по гладкой поверхности тысячами прохладных искр разбегалась водяная рябь. Да, поистине эта удивительная речушка могла вести только в страну чудес. Барабанов больше не было слышно. Все признаки присутствия человека исчезли. Зато чаще стали попадаться животные. По их бесстрашному поведению было понятно, что они никогда не встречались с охотниками. Пушистые маленькие черно-бархатистые обезьянки с белоснежными зубами и светящимися хитрыми подвижными глазками что-то верещали нам вслед. Иногда с берега плюхались в воду кайманы; их крики сопровождались тяжелым, саднящим душу всплеском; высоко взлетавшие брызги достигали листвы. Из просвета между кустов выглянула морда тапира; будто с удивлением осмотрев наши лодки, он лениво заковылял прочь. Однажды встретилась пума. Грациозно неся свое рыжее стройное тело, она стремительно укрылась в кустах, успев на прощание окинуть нас через плечо взглядом горящих злостью глаз. Никогда раньше мне не приходилось видеть такого количества самых различных птиц; особенно болотных. Кого здесь только не было. Аисты, цапли, ибисы, кулики, собравшись небольшими группами из синих, красных, белых особей сидели, или стояли, на каждом павшем, каждом косо растущем стволе. Просматриваемая до дна вода кишела рыбой разнообразного вида и цвета. Три дня мы продвигались по этому слегка затуманенному зеленоватой дымкой туннелю. Вглядываясь вдаль, трудно было различить, где вода, а где лиственный свод. Глубокий покой этой странной водной магистрали видимо никогда не нарушался человеком.
— Здесь индейцев нет. Боятся курупури, — сказал Гомес.
— Курупури — лесной дух, — пояснил лорд Джон. — Так тут называют любое проявление инфернальной силы. Эти бедолаги уверены в том, что здесь сокрыто нечто ужасное, и избегают
На третий день мы поняли, что продолжать путь на лодках становится все труднее. С каждой новой сотней ярдов ручей заметно мельчал. По крайней мере, два раза мы садились на мель, словно, пытаясь брюхом наших челноков с налету проутюжить мягкий волнистый песок на дне.
Наконец мы вытащили лодки из воды и спрятали их в кустах. Ночевали на этот раз на берегу.
Утром лорд Джон и я отправились на разведку. Мы прошли лесом вдоль ручья около двух миль. Поняв, что дальше река еще больше мельчает, мы возвратились к стоянке и доложили об увиденном. Наше сообщение не удивило профессора Челленджера. Он давно уже предвидел приближение места, где дальнейшее продвижение вплавь станет невозможным. Надежно замаскировав лодки между кустов, мы сделали на дереве зарубки, чтобы некогда их отыскать; потом между всеми распределили поклажу: винтовки, одежду, инструменты, провиант, палатки, одеяла и все прочее. Взвалив на плечи тяжелые рюкзаки, мы двинулись пешком, вступив в самый трудный этап нашего маршрута. К сожалению и здесь между двумя учеными произошла ссора. Как я уже говорил, Челленджер, примкнув к экспедиции, немедленно взял на себя функции вожака, что вызвало исключительное неудовольствие профессор Саммерли. И теперь, когда Челленджер, распределяя между членами экспедиции поклажу, предложил своему коллеге кое-что взять (что-то совсем нетяжелое, кажется анероидный барометр), Саммерли вдруг взбрыкнул.
— Могу я спросить, сэр, — начал он со зловещим спокойствием, — по какому праву вы здесь командуете?
Челленджер покраснел и нахохлился.
— По праву командира нашей экспедиции, профессор Саммерли.
— Обязан вас уведомить, сэр, что я вас за такового не считаю.
— Да что вы? — Челленджер преклонил перед Саммерли в нарочитом поклоне голову. — Может быть, вы укажете мне мое место?
— Охотно, сэр. Вы человек, слова которого подлежат проверке. Именно для этого создана наша комиссия. Таким образом, вы — подследственный, а мы — судьи.
— Вот так? — сказал Челленджер, присаживаясь на борт упрятанного в кустах челнока. — В таком случае может быть вы возьмете на себя обязанности вожака, а я буду беззаботно идти за вами вслед. Если я не вожак, то и не обязан быть впереди.
Слава Богу, в нашей компании нашлись два рассудительных человека: лорд Джон и я. Нам с горем пополам удалось урезонить строптивых ученых и тем избежать преждевременного возвращения в Лондон. Мы долго их уговаривали, просили, убеждали. В конце концов, Саммерли, пыхтя трубкой и неся за плечами анероидный барометр, пошел впереди, а Челленджер двинулся вторым, то и дело четко, почти по-военному отдавая направляющие команды.
Вскоре обнаружилась одна любопытная деталь. Оба ученых оказывается были одинаково низкого мнения об эдинбургском докторе биологии Иллингворже. Этот факт открылся как нельзя кстати. Едва в общении между нашими профессорами возникало напряжение, кто-нибудь, будто нечаянно, тотчас упоминал об эдинбургском докторе, и готовые войти в очередной конфликт стороны примирялись, на время образуя союз против общего оппонента. Вот уж действительно прав был некий мудрец, задав сакраментальный вопрос: «Против кого дружите?»
Двигаясь гуськом вдоль берега, мы вскоре обнаружили, что русло сильно сузилось, превратившись в малый ручеек. Наконец и он исчез, затерявшись в покрытом зеленоватым губкообразным мхом болоте. Мы то и дело проваливались по колено в топкую жижу. Кругом вились рои москитов и всякой мелкой мошкары. Сделав резкий крюк, мы углубились в лес. С облегчением ступая по твердой земле, мы благополучно обогнули опасную трясину, и лишь гул насекомых долго еще звучал в ушах, как расстроенный орган.
На второй день после того как были оставлены челны, мы обнаружили что характер местности заметно изменился. Наш путь постоянно шел вверх. И чем выше мы поднимались, тем реже становился лес. Тропическое растительное изобилие осталось позади. Гигантские деревья, населяющие богатые илом долины Амазонки, уступили место финиковым и кокосовым пальмам, расположенным отдельными небольшими группами. Остальное пространство занимал кустарник. В более влажных низинах росли пальмы Мауриция с изящно ниспадающими листьями.