Затерявшийся в мирах (Лафайет О'Лири - 2)
Шрифт:
Он ощупал себя, но отверстий от пуль не обнаружил.
– Чепуха какая-то! Если бы я был мертв, у меня не болела бы голова.
Лафайет затянул потуже ремень и с трудом поднялся на ноги. Пройдя несколько футов, он опустился на колени перед маленьким ручейком, зачерпнул ледяной воды и умылся. Потом растер лицо краем плаща и сделал несколько глотков.
– Вот и хорошо, - решительно сказал он сам себе.
– Что толку стоять и разговаривать вслух? Пора действовать.
– Чудесно, - ответил он.
– Только что же мне делать?
–
– До Порт-Миазма всего каких-нибудь миль двадцать.
– Вряд ли Родольфо обрадуется, узнав, что я вернулся с пустыми руками, - возразил он сам себе.
– Но, возможно, я смогу оправдаться - перед Гроунвельтом. Впрочем, я все равно не знаю, в какую сторону идти.
Лафайет запрокинул голову, стараясь разглядеть что-нибудь сквозь густую листву деревьев. Но плотные серые облака не пропускали ни лучика света, по которому можно было бы определить положение солнца.
– Кроме того, не могу же я убежать и бросить леди Андрагорру на произвол судьбы.
– Ну хорошо, ты меня убедил: я буду продолжать поиск. Но куда же все-таки идти?
Он зажмурился, повернулся три раза на месте и, остановившись, вытянул руку:
– Туда.
– Знаешь, - заметил Лафайет доверительно, - не так уж это глупо разговаривать с собой. Узнаешь много нового.
– Да и решительности прибавляется.
– Но все-таки это значит, что ты рехнулся.
– Ну и что из этого? Шизофрения какая-то! Да это пустяк по сравнению со всеми моими прочими недомоганиями.
И Лафайет решительно направился вперед, прихрамывая попеременно на обе ноги - прошлой ночью он вывихнул их при падениях и прыжках. Постепенно деревья начали редеть, а молодая поросль и вьющиеся растения у него под ногами стали гуще. Время от времени попадались громадные валуны. Наконец он очутился на открытом, продуваемом со всех сторон склоне, поросшем одинокими, чахлыми кедрами. Начался дождь: его острые струи слепили глаза, затекали под плащ. В пятидесяти футах склон круто обрывался. О'Лири подполз к самому краю и заглянул вниз - где-то далеко под ним клубились клочья тумана.
– Чудесно, - заметил он, глядя в бездонную пропасть.
– Просто великолепно. Ничего другого и нельзя было ожидать. Не удивительно, что старуха улетела на метле, то есть без метлы. Тут и муха не проползла бы.
– Ну что ж, значит, я пойду вдоль края, пока не найду дороги, тропинки или спуска.
– Ты забыл о веревочной лестнице и фуникулере.
– Досадное упущение. Ну, тронулись.
И он направился вдоль обрыва. Час прошел без всяких перемен. Лафайет упорно шел вперед, несмотря на боль, усталость и холод. Раза два он поскользнулся и чуть было не сорвался в пропасть.
– Что с тобой, О'Лири?
– спросил он, с трудом поднимаясь на ноги после очередного падения.
– Неужели тебе не под силу небольшая прогулка в горах?
– А что здесь удивительного? Нельзя же столько лет жить в роскоши и праздности и при этом оставаться в форме.
– Да, ты прав, как это ни печально. Вот тебе урок на будущее.
Ветер усилился; вниз по склонам несся стремительный поток. О'Лири поплелся дальше. Руки, ноги и губы у него окончательно онемели. Он прошел еще полмили - и остановился для нового совещания.
– Рано или поздно я что-нибудь обязательно обнаружу, - сказал он себе без особой уверенности и принялся растирать замерзшие уши негнущимися пальцами.
– След какой-нибудь или брошенный платочек...
П-и-и... П-и-и... П-и-и... Писк раздавался где-то совсем рядом. Лафайет огляделся по сторонам, но ничего не обнаружил.
– Послушай, - громко сказал он.
– Хватит того, что я разговариваю сам с собой. Азбука Морзе - это уже слишком.
И он снова потер уши.
П-и-и... П-и-и... П-и-и...
– услышал он отчетливо. О'Лири взглянул на свои руки. На среднем пальце сверкал перстень герцога Родольфо. Рубин светился неровным светом: то ярче, то слабее, то ярче, то слабее.
– Ох, - простонал О'Лири. Он осторожно поднес перстень к уху: раздался писк и одновременно рубин вспыхнул ярким светом.
– Раньше он не пищал, - подозрительно заметил Лафайет.
– Ну, а теперь пищит, - решительно ответил он сам себе.
– И за этим что-то кроется.
– А что, если это радиолуч, радиомаяк - как на авиалиниях?
– Может быть. Надо проверить.
Он спустился по склону футов на пятьдесят и вновь прислушался.
П-и-и... П-и-и... П-и-и...
– Ага! Значит, я сбился с правильного курса!
Он опять вскарабкался наверх. Теперь перстень издавал непрерывный гудящий звук.
– Ясно, - пробормотал О'Лири.
– Только вот куда он меня ведет?
– Какая разница? Только бы не оставаться здесь.
– Верно.
О'Лири двинулся вперед, низко нагнув голову и прижав перстень к уху. Гудение все усиливалось. Путь ему преградила куча намокшего валежника. Он кое-как перебрался через нее - и повис над пропастью. Судорожно замахав руками в воздухе, он старался уцепиться за что-нибудь. Потом ураганный ветер засвистел у него в ушах, а перед глазами понеслась отвесная каменная стена, похожая на шахту скоростного лифта. Он успел заметить огромную цифру 21, написанную белой краской, 20, 19... А потом все слилось у него перед глазами.
Получив откуда-то снизу удар гигантской бейсбольной битой, он перелетел через забор и понесся вперед под крики тысячной толпы и вспышки фейерверка.
7
Кто-то спутал его спину с трамплином или, может быть, ее приняли за персидский ковер и хорошенько выбили стальными прутьями. А у него в животе бригада дорожных рабочих варила гудрон: он до сих пор явственно ощущал, как внутри него надувались и лопались пузыри. Голова служила вместо мяча игрокам в баскетбол, а глаза... Их, видимо, вынули из глазниц, использовали в чемпионате по настольному теннису, а потом грубо запихнули обратно.