Затерявшийся в мирах (Лафайет О'Лири - 2)

Лаумер Кейт Джон

– Это же настоящее серебро, - прошептала она.
– Ради всего святого, Лейф, то есть Лафайет, что же ты раньше не сказал, что ты при деньгах? Пойдем, дорогой. Для тебя - все самое лучшее.

О'Лири последовал за ней обратно в дом. Она зажгла свечу и по крутой лестнице проводила его наверх, в крохотную комнатку с низким потолком. Он огляделся: кровать под лоскутным одеялом, круглое оконце, застекленное донышками от бутылок, на подоконнике горшок с геранью. Он осторожно принюхался, но в комнате пахло только дешевым мылом.

–

Великолепно, - просиял он.
– Только где же ванная?

– Корыто под кроватью. Я сейчас принесу горячей воды.

Лафайет вытащил медное корыто, снял камзол и сел на кровать, чтобы разуться. За окном всходила луна, освещая далекие холмы, чем-то похожие на холмы Артезии. А во дворце сейчас Дафна, наверно, идет к столу об руку с каким-нибудь болтливым денди, удивляясь про себя исчезновению мужа и, может быть, смахивая иногда с ресниц слезинку...

Усилием воли он отогнал прочь мысли о ее гибком стане и вздохнул поглубже, чтобы успокоиться. Ни к чему расстраиваться. В конце концов, он делает все, что в его силах. Где есть желание, там есть и возможность. В разлуке сердце любит сильнее...

– Кого?
– пробормотал он.
– Меня или того, кто поближе?

Открылась дверь, и на пороге появилась Свайнхильд с двумя ведрами, от которых валил пар. Она вылила воду в корыто и локтем попробовала воду.

– В самый раз, - сказала она.

Лафайет прикрыл за ней дверь, разделся, обнаружив при этом, что дорогая ткань камзола была местами порвана, и со вздохом облегчения погрузился в горячую воду. Мочалки нигде не было видно, но под рукой оказался кусок коричневого мыла. Лафайет намылился и горстями стал поливать воду на голову - мыло сразу же попало ему в глаза. Он ополоснулся, расплескивая воду и что-то бормоча, поднялся и потянулся за полотенцем.

– Черт, - выругался он.
– Забыл попросить...

– Вот, возьми, - раздался рядом голос Свайнхильд, и жесткая ткань коснулась его руки.

О'Лири схватил полотенце и живо обмотался им.

– Что ты тут делаешь?
– спросил он, становясь на холодный пол. Уголком полотенца он протер глаза и увидел, как в этот самый момент девушка сняла сорочку из грубого хлопка.

– Эй!
– воскликнул он.
– Что ты делаешь?

– Если тебе больше не нужна вода, - язвительно ответила она, - то я приму ванну.

О'Лири быстро отвел глаза - не из эстетических соображений, напротив. То, что он успел заметить - стройное тело, ножка, пробующая воду, - было очаровательно. Несмотря на растрепанные волосы и обломанные ногти, у Свайнхильд была фигура принцессы - точнее, принцессы Адоранны. Он быстро вытер спину и грудь, слегка коснулся полотенцем ног, откинул покрывало и юркнул в постель, натянув одеяло до подбородка.

Свайнхильд что-то мурлыкала себе под нос, беспечно плескаясь в корыте.

– Поторопись, - сказал он, разглядывая стену.
– Что если Алан, то есть Халк, поднимется сюда?

– Ему придется подождать своей очереди, - сказала

Свайнхильд. Впрочем, этот неряха никогда не моется ниже подбородка.

– Он твой муж?

– Можно сказать, что да. Над нами никто не произносил магических слов, у нас даже не было вшивой гражданской церемонии в ближнем городке. Этот бездельник утверждает, что так нам не придется платить налоги, но если ты хочешь знать мое мнение...

– Ну, все?
– выдавил из себя О'Лири и зажмурился, стараясь не смотреть на Свайнхильд.

– Почти. Осталось только...

– Свайнхильд, пожалуйста, мне надо выспаться перед дальней дорогой.

– Где полотенце?

– В ногах постели.

Легкое женское дыхание, шлепанье босых женских ног, близость молодого женского тела.

– Подвинься, - услышал он нежный женский голос у своего уха.

– Что?
– Лафайет подскочил на постели.
– Господи, Свайнхильд, ты не можешь здесь спать!

– Неужели ты считаешь, что я не могу спать в своей собственной постели?
– с негодованием воскликнула она.
– Что же мне, по-твоему, устроиться на ночь в козьем хлеву?

– Нет, конечно, нет, но...

– Послушай, Лейф, давай без глупостей! Либо у нас все поровну, либо отправляйся спать на кухонном столе, со всеми своими деньгами.
– Он почувствовал рядом с собой ее горячее, молодое тело. Она перегнулась через него, чтобы задуть свечу.

– Дело вовсе не в этом, - слабо запротестовал Лафайет.
– Дело в том, что...

– Тогда в чем же?

– Я что-то никак не соображу, в чем дело. Мне только кажется, что мы оказались в довольно щекотливой ситуации: внизу храпит твой муженек, а выход отсюда только один.

– Кстати, о храпе, - неожиданно заметила Свайнхильд.
– Уже несколько минут я не слышу ни звука.

При этих словах дверь с треском распахнулась. При свете высоко поднятого масляного фонаря Лафайет увидел разъяренное лицо Халка. Его глаз украшал огромный синяк, а над ухом вздулась шишка величиной с куриное яйцо.

– Ага!
– заорал он.
– Блудница Иезавель! Прямо под моей крышей!

– Под твоей крышей!
– передразнила его Свайнхильд, Лафайет же в это время старался вжаться в стену.
– Насколько я помню, этот притон достался мне от моего отца, и я по доброте сердечной подобрала тебя на улице, после того как мартышка стащила твою шарманку или что ты там еще мне наплел!

– Как только я увидел этого прилизанного хлыща, я сразу же заподозрил неладное, - прорычал Халк, тыча в сторону О'Лири пальцем словно кавалерийским пистолетом. Он повесил фонарь на крюк у двери, засучил рукава, обнажив бицепсы размером с тыкву, и ринулся к кровати. Отчаянным движением Лафайет выпутался из одеяла и соскользнул в щель между матрацем и стеною. Голова Халка врезалась в стену с треском, напоминающим удар разъяренного быка в ограду арены. Великан пошатнулся и осел на пол, как мешок с консервами.