Затворник
Шрифт:
Пока Хвостворту набивал брюхо оставшимися от ужина хлебом с кашей, Пила представил ему спутников и стал рассказывать обо всех злоключениях, начиная с Краюхиного отъезда. Хвост слушал внимательно, однако же не отвлекаясь от яростной работы ложкой. Но не успев вычистить миску, он остановился, и больше уже не прикасался к еде, когда Пила дошел до находки мертвого тела в лесу, до обряда с кровью и вином.
– Упырь... Вот же упырь, сучья короста...
– сказал Хвостворту, качая головой.
Пила продолжил говорить. Что было уж совсем непонятно, то Рассветник и Клинок поясняли сами. Когда дошло до схватки со злыднем, Хвостворту спросил:
– Так ты как понял-то, что это злыдень, если, говоришь,
– Ну, парень...
– возмутился было Коршун, и даже вроде стал привставать с лавки, но Рассветник положил ему руку на плечо, и Коршун замолчал.
– Точно, Хвост, поверь.
– сказал брату Пила - Ты бы увидел - сам бы все понял. Я хотя по дороге слушал, что про это говорили, но для себя ни на миг не верил. И тот волчий выродок как знал, что я не верю, хотел обмануть... А когда я его увидел - тут уже никаких рассказов мне не надо было... Не Край это был, точно, близко не он.
– Ладно, брат, верю... Я бы может и не поверил, только сам знаю, какие эти злыдни из себя, увидишь какие они есть - так ни с чем не перепутаешь... И вы, добрые люди, простите меня - такая беда у нас с Пилой. Сколько лет мы с братом хотели увидеться, вот свиделись, наконец, а тут - на вот тебе, на здоровье...
– Вот так и было все...
– заключил Пила - А Краюху мы на другое утро проводили.
Хвост в ответ не сказал ничего...
– Значит так: - прервал Рассветник молчание - Твой, Хвостворту, рассказ мы на завтра отложим. Пока всем отдыхать. И прислуге скажем, пусть вина для поминки принесут, что ли...
Отправили коридорного за вином и хлебом, и просидели долго. Снова пили и закусывали, снова спели много песен, - и те, что пели в день краюхиных проводов, и другие. Хвостворту пел, как научился в Горах - там он вдоволь наслушался прощальных слов. Пели, вспоминая Краюху - непутевого малого, но честного и доброго, который погиб ни за что-ни про что, без всякой вины.
Вспоминали тут же Молния, богатыря из богатырей, и пели о нем. Пели о его храбром сердце, о его могучей руке, светлом уме и великом знании. О том, как служил он всю жизнь доброму делу, белому свету, Земле и Небу, ратайской стране и людскому роду. Как пал в битве, защищая людей, и о его новом пути в иное бытие, где свершит он новые подвиги, неведомые никому из живущих под солнцем...
Уже за полночь улеглись спать. Рассветник, которому выпало караулить второму после Коршуна, в свою очередь расположился за столом, перед одинокой горящей свечкой. На полу меж лавок был уложен тюфяк с постелью - это слуги позаботились для нового жителя. Но Пила уступил ему свою лежанку - В последние недели Хвосту приходилось спать и на траве, и на голых камнях. Клинок с Коршуном лежали по местам, и дружно храпели. А братьям не спалось обоим. Лежа рядом один на лавке, другой - внизу на тюфяке, братья тихонько переговаривались. Это заметил Рассветник. Он взял в одну руку скамейку, в другую - свечку со стола, и подойдя к братьям, сел поблизости.
– Вот что, горожане.
– сказал он - Раз не спим все равно, может тогда не будем до утра откладывать. Хвостворту, расскажи про свое приключение, и как ты со злыднем поякшался за горами.
– Да, правда, расскажи!
– попросил и Пила.
– Сколько уже проговорили, а что с тобой там было, так и не знаю!
– Ладно, слушай!
– согласился Хвост.
Говорил он долго и обстоятельно. Расписывал все в подробностях и приукрашивал такими словцами и присказками, за которыми иной рассказчик полез бы в карман. Но все же о чем-то умолчал, о чем-то слишком уж приврал. А я так расскажу, как все было в точности, честь-по чести.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЗАГОРСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ХВОСТВОРТУ.
3.1 НЕДОБРОЕ УТРО.
Зимы к закату от Хребта всегда были теплее, чем на ратайской равнине. А в этот раз выдалась и вовсе, как не зима. Снега почти не выпадало, Разве что на день-другой ложилось на землю совсем немного, а после таяло. Лед на реках и озерах не вставал, а если какую-нибудь тихую заводь и покрывал тоненькой корочкой, то опять же, не дольше чем на день или два. Зато почти не случалось дня, чтобы не накрапывал мелкий дождик, такой холодный и колючий, словно ледяные иголки сыпались на землю с серых небес. И если бы не солнце, что катилось каждый раз по небу с рассвета на закат столько, сколько ему было положено - а во время, с которого начнется повесть, дни были еще коротки, но становились с каждым разом все длиннее - то и подумать было бы невозможно, что все еще зима на дворе. Казалось, что на дворе была то ли чересчур слякотная осень, то ли весна, слишком холодная и пасмурная.
Дружина большого дубравского боярина Беркута кочевала по Захребетью. Искали, где можно поживиться чем-нибудь съестным. Где-то ночевали раз, где-то оставались на пять дней, где-то на десять. Сейчас вторую неделю отряд стоял маленьким тайным табором, в окрестностях города Гусак, в лесу, на скате оврага между двумя небольшими гривами. По всем сторонам Беркут разослал разведчиков по двое-трое - высматривать, выслушивать и вынюхивать. Не осталось ли захребетников в какой деревне, не поднимается ли дым из очагов, не поют ли утром петухи, не замычит ли корова в хлеву, не донесется ли до чуткого нюха дубравцев запах свежего хлеба. Даже если лаяли во дворах собаки - и то уже считалось добрым знаком - во многих селениях из собачьих костей давно уже сварили похлебку, съели ее, и успели позабыть, какова на вкус...
На бенахской войне осенью елось и пилось вдоволь. Зимой - так и сяк. А чем ближе к весне, тем тоскливее свистел ветер в животах у ратаев. Теперь приближалось как раз такое - самое голодное - время. В самих Горах прокормиться было нечем уже не первый год - жители из долин давно кто разбежались кого вывели на ту или эту сторону, кто сами околели от голода. Поэтому воевода Барс, отец Орлана, стал отправлять в Захребетье легкие отряды, добывать полкам припасы. Иногда до половины всего войска уходила с гор на равнину. И никто в войске не знал Захребетья так хорошо, как Беркут и его люди. Поэтому и посылали дубравцев всегда в числе первых.
В начале Беркуту служила удача. Он исправно отсылал Барсу зерно и скотину. Но то - в начале, а теперь, вот уже месяц, как всех трофеев едва хватало на пропитание самих добытчиков. Да и на пропитание, к слову, не очень-то сытное, а если совсем по чести говоря - то как раз, чтобы только ноги не протянуть...
Разведчики возвращались, разъезд за разъездом, и все говорили одно и то же: там деревни стояли совсем брошенные, там сожженные дотла, в том месте нашли одну только старуху, неизвестно чем еще живую, а в другом селянка варила детям в котле ворону с перьями. Всюду видели запустение, горе и смерть.