Завещание фараона
Шрифт:
— Важное сообщение! — объявлял он заступавшей дорогу прислуге. — Важное сообщение для солнцеподобной!
У массивных дверей из украшенного золотом чёрного дерева воины из личной гвардии царицы скрестили перед Ани копья. Он с трудом сдержал раздражение.
— Пусть сюда позовут дежурную при солнцеподобной. Мне необходимо получить разрешение на приём.
Через несколько минут к нему вышла миловидная девушка в длинном белом каласирисе[1]. Локон благородства изящно вился вдоль её щеки, показывая, что юная дама принадлежит к самому знатному роду.
— Что побудило тебя нарушить покой дочери Солнца в такой ранний час? — не слишком приветливо осведомилась она.
— Госпожа, я прошу известить солнцеподобную о моём приходе, — с лёгким поклоном ответил начальник стражи. — Дело воистину не терпит отлагательств, и царица будет весьма расстроена, если узнает, что мы замешкались с сообщением.
Придворная скептически усмехнулась уголком рта.
— Если бы солнцеподобная ожидала каких-либо важных известий, она предупредила бы меня. Что случилось?
Ани скрипнул зубами.
— Это касается политики, а не дамских тряпок!
Девушка нахмурилась.
— Вот как? Ну так для политических дел есть установленные часы. Не лучше ли тебе явиться на приём в общем порядке, начальник стражи? А теперь прощай, мне недосуг. С дамскими тряпками по скудости разума не могу разобраться, так что извини…
Она повернулась, собираясь уйти. Ани схватил её за руку — девушка даже вскрикнула от неожиданности и от возмущения подобной дерзостью.
— Прости, я не хотел обидеть тебя, госпожа, — через силу вытолкнул стражник. — Это в самом деле чрезвычайно важно и секретно. Пожалуйста, сообщи солнцеподобной, что я прошу её аудиенции.
Девушка покачала головой, всем видом выражая недовольство.
— Ты роешь сам себе яму, начальник стражи. Я, конечно, передам божественной твою просьбу, но считаю своим долгом предупредить: солнцеподобную до сих пор мучают боли. Жрецы предписали ей вдыхать дым особых трав, когда приступы становятся невыносимыми. Царица всю ночь не спала, и сейчас ей разожгли курильницы. Хочешь ли ты помешать ей?
— Помилуйте меня боги… — в замешательстве пробормотал Ани. — Я ни в коей мере не желаю побеспокоить солнцеподобную. Пусть она выслушает меня, не нарушая процедуры, а я всем сердцем надеюсь, что дым волшебных трав принесёт ей облегчение. Я буду молить об этом Имхотепа и Сохмет…
— Ну, как знаешь, — неприязненно поджала губы девушка. — Подожди здесь.
Придворная скрылась за дверью и, миновав череду изысканно убранных комнат, вошла в покой, где отдыхала солнцеподобная.
Комнату заполняли благовонные клубы дыма, восходившего от золотых курильниц, что стояли по обе стороны кресла, в котором, запрокинув голову, полулежала царица. Глаза Нефертити были закрыты. Ни единый луч солнца не беспокоил солнцеподобную, бессильный пробиться сквозь плотные занавеси зелёного шёлка на окнах. И яшмовый пол, и белый мрамор стен — всё окутывал мягкий полумрак.
Лицо молодой женщины хранило следы усталости и изнеможения, а волосы ещё липли к вискам и лбу: видимо, вызванная лихорадкой испарина пока не высохла на коже. Но боль, неотступно терзавшая венценосную, отступила, и бледная улыбка скользила по обескровленным, искусанным губам. Похоже, царица засыпала…
Девушка смотрела на свою госпожу, раздираемая состраданием и чувством долга. Перед ней была страдающая женщина — но и грозная властительница обоих Египтов.
Которая не прощала промедления в делах.
И девушка решилась.
— Госпожа моя… — осторожно кашлянула она. — Госпожа!
Нефертити тяжело застонала и медленно раскрыла глаза.
— Что?
— Я… Госпожа простит меня…
— Что случилось?
— Начальник фиванской стражи просит аудиенции, — на одном дыхании выпалила дежурная. — Я ему возражала, но он сказал, что у него что-то очень важное.
Нефертити глубоко вздохнула и на миг прижала кончики пальцев ко лбу, словно пытаясь стереть следы утомления и боли с лица.
— Сетх его побери… — едва слышно пробормотала она, но уже в следующую секунду выпрямилась в кресле, решительная и властная. — Позови рабов, пусть раздвинут занавески и потушат курильницы. И веди сюда этого остолопа.
Дежурная дама скрылась, а через минуту в комнату вбежали служанки, и в мгновение ока все приказы солнцеподобной были исполнены: комнату заполнил яркий солнечный свет, а курильницы вынесли прочь.
Царица поднялась и подошла к окну. Лекарство успело подействовать, и боль отступила, но мысли разбегались и путались — как всегда после вдыхания чудодейственного дыма. Сны, что навевали его ароматные клубы, не походили на обычные. Всегда удивительно лёгкие и радостные, они приносили отдохновение не только телу, но и душе. Нефертити несколько огорчало лишь одно: после них терялась ясность рассудка.
А через некоторое время боли возвращались, и, что хуже всего, приходила необъяснимая раздражительность, которая мешала ещё больше.
Царица распахнула створки окна, и ветер из сада принёс благоухание цветов и щебет птиц.
Сзади хлопнула дверь: вошёл начальник стражи.
Тёмная на фоне светлого окна, царица обернулась к нему.
— Я тебя слушаю.
Ани упал ниц.
— О солнцеподобная дочь Ра! Прости, что я осмелился потревожить тебя… Но я принёс вести об Агниппе и Мена.
Царица приподняла бровь. Лицо её сохраняло каменное спокойствие, словно молодая женщина боялась, что единое резкое движение, единое переживание вновь вызовет приступ мучительной боли.
— Вот как? А я подумала, что ты их поймал. В противном случае можно было бы подождать общего приёма.
— Я… — Ани смутился. — Прошу простить… Я подумал…
— Так что же ты узнал? — перебила Нефертити.
— Ко мне только что прибыл некий вельможа, владелец деревни неподалёку от Мен-Нефер. Так вот, у них на отшибе, за селом, живёт какая-то Катути, почти нищенка. Вчера она приютила двух постояльцев, старика и рыжего подростка, по виду таких же бедняков. Но мальчишка выложил целое серебряное кольцо, чтобы спасти Катути от долгового рабства! Вельможа сразу отправился за своими людьми, чтобы схватить подозрительных, но опоздал. Он уже не застал их в домике Катути… И сразу отправился в Фивы, ко мне, чтобы…