Зеркало для героев
Шрифт:
Братья Кистени возглавляли стаю из полусотни кораблей, или, как говорили морские удальцы – эскадру. Эскадра наводила страх на малые острова и взимала дань с больших. Почему для плавания в неведомые южные воды Кистени выбрали именно команду Дракона, было неизвестно. Но приказ вожаков – закон, а ослушание равнозначно выдворению из эскадры. В одиночку морским удальцам не прожить, даже если их корабль самый быстрый, маневренный и послушный во всём Поморье.
– Гордиться надо, – буркнул Дракон-1. – Гордиться, что выбрали нас, ты понял?
– Да понял, понял, – Куатро явно особой гордости не испытывал. – Было бы чем. Сложим головы и корабль угробим.
Примо смолчал. Плавание к южным островам, пробное, разведывательное, поначалу казалось лёгкой морской прогулкой. Еды и питья братья загрузили вдоволь, и пускай Дракон не торговая корабелла с утробой, достаточной для хранения сотен сундуков с товаром, съестного должно было хватить на многие месяцы. Шесть из них, однако, уже позади, а южных земель так и не видать. В последние дни Примо начал сомневаться, есть ли эти земли вообще. А если даже есть, неизвестно, как там их встретят.
Дракон-1 опустился на палубу рядом с братьями. С Терцо надо что-то делать, думал он, скосив взгляд на одутловатую, заросшую щетиной физиономию с мутными глазками. С каждым днём тот распускается и разгильдяйничает всё больше, уж лучше бы канючил и ныл, как Куатро. Недаром Дракон стал капризным и плохо слушался вахтенного, даже когда в носовой пазухе лежал он, Примо, или немногословный, надёжный и решительный Секондо. Если так пойдёт и дальше, неровен час, случится самое страшное – то, чего отчаянно боятся и торговцы, и ловчие, и морские удальцы. Примо вздрогнул, стоило ему подумать об этом: если судно разлюбит команду, им всем не жить.
Ночь высеребрила небосвод, разбросав по нему звёзды. Прямо по курсу молочным подтёком на чёрном холсте зависла полная луна. Две другие, ущербные, медленно надвигались на неё с запада и с востока.
Лёжа в носовой пазухе, Триал глядел на подсвеченное лунами, разрезаемое Птицей напополам ночное море. Сейчас, как и любой вахтенный, он чувствовал себя частью корабеллы, её продолжением, её птенцом. Человеческому языку Птица не разумела, но мыслям внимала и воле была покорна. Сквозь прорезь в пазухе Триалу были хорошо видны голова корабеллы, два ряда узких, с неподвижными зрачками глаз и чудовищных размеров зубастая пасть. Триал мысленно приласкал Птицу, передал ей свои почтение и любовь, окутался ответным теплом и нежностью – той, что исполинский зверь дарил людям, которых для себя избрал. Триал вспомнил, как страшно ему было, когда впервые поднимался на борт – вслед за полусотней неудачников, которых Птица отвергла, сбросив с палубы в воду. Как готовился полететь за ними вслед, когда спинная пазуха внезапно раскрылась, распахнулась перед ним, и он не сразу понял, что это означает, а когда, наконец, понял, не сразу смог поверить своему счастью.
Стать мореходом мечтал каждый мужчина в Мире Тысячи Островов, но удавалось это лишь избранным. Будущие корабли и корабеллы доставлялись из северных морей ловчими – смельчаками, сумевшими отбить детёныша от дикой свирепой стаи. Ловчие просили за корабль огромные деньги, за корабеллу ещё большие. Скопить четвёртую часть этой суммы удавалось немногим. Но даже скопив и даже сумев не расстаться с золотом в пути на Остров Кораблей, куда ловчие пригоняли будущие суда, большинство претендентов так и оставались ни с чем.
Корабеллы были самой большой ценностью островного мира. Морским торговцам не приходилось надрываться на каменистых склонах, распахивая скудную почву и получая за это гроши. Не приходилось отказывать себе в еде и питье. Не приходилось отдавать последнее морским удальцам. И, главное, не приходилось оставаться бездетными из-за того, что заплатить женщинам за рождение детей было нечем.
У Триала на Острове Ткачей рос сын, на Острове Рыбаков – две дочери. За дочерей он не беспокоился, как не стал бы беспокоиться любой на его месте: пройдут годы, девочки созреют и станут женщинами. Тогда недостатка в желающих провести с ними время мужчинах не будет, а значит, появятся деньги и на рождение детей, и на обеспеченную почтенную старость. А вот сын… Кто знает, сколько ещё сыновей у Триала будет, и кто знает, сколько он сумеет отложить для них, чтобы исполнить отцовский долг, обязательный для каждого морехода. Неизвестно, сумеет ли он отложить деньги вообще. Жизнь вольного торговца сытна, беззаботна, но крайне недешева. Прибыль от торговли велика, однако время с красивой женщиной стоит немалых денег. А её постоянство вплоть до дня зачатия так просто бешеных.
Триал на мгновение посочувствовал Дуалу, который брал женщин на каждом острове, в гавань которого заходила Птица. Остальные братья умели воздерживаться, Дуал же меры не знал. А значит, сыновьям его не достанется ничего, им придётся пробиваться самим, и шансы выйти в море у них невелики.
Когда ущербные луны разминулись на небосводе и поползли друг от друга прочь, Триал покинул пазуху. Близилась полночь, Птица-4 уже ждал своей очереди. Братья обнялись.
– Спокойной вахты, брат, – пожелал Триал. – Передай Птице, что я буду скучать по ней.
– Я передам ей это.
Птица-3 медленно побрёл к корме. Четвертая часть суток пролетела, казалось, единым мигом. Триал мысленно улыбнулся: дай ему волю, он нёс бы вахту круглые сутки – все сорок восемь часов. Однажды он поделился этой мыслью с Уно, и тот согласно кивнул. Дуал и Квар, однако, такую беззаветную привязанность к Птице не разделяли. Они любили её, как и положено мореходам, каждый по своему. Но свободные от вахты часы предпочитали тем, что приходилось проводить в пазухе.
На корме, там, где гребни плавно истончались, сбегая к плоскому раздвоенному хвосту, Триал обнаружил Дуала. Поникшего, ссутулившегося, обхватившего руками голову. Триала передёрнуло: в Птице-2 сейчас нелегко было узнать рослого атлета и красавца, самого весёлого и жизнерадостного из них четверых. Триал приблизился, обнял брата за плечи. Он собрался было произнести слова ободрения, но не успел.
– Земля! – донёсся из носовой пазухи крик Ква-ра. – Земля, братья! Земля!
– Земля! – донёсся из носовой пазухи крик Куатро. – Земля, братья! Земля!
Трое свободных от вахты Драконов высыпали из спальных пазух на палубу. Обгоняя друг друга, помчались на нос. Примо застыл, глядя на подсвеченную лунным серебром сплошную чёрную полосу на южном горизонте. На глаз оценил расстояние – судно должно было достигнуть суши с рассветом, как раз к началу его вахты.
– Готовьтесь, – хрипло бросил Примо. – Кто знает, что нас там ждёт.
Когда северное белое солнце перекрасило небосвод из чёрного в серо-голубой, смахнуло с него звёзды и погасило луны, Дракон приблизился к суше на расстояние пистольного выстрела. Распластавшись в носовой пазухе, Примо повёл судно вдоль берега. Был тот каменистым, обрывистым и безлюдным, волны с маху расшибались о прибрежные валуны и пенными бурунами откатывались в море. Поросшие редким лесом утёсы, подобно зубцам крепостной стены, шли вдоль берега сплошной чередой.