Зеркало для героев
Шрифт:
Сонаи осторожно сползла с площадки на трубу, выпрямилась, поймала равновесие. Медь была крепкой, шаги гулко отдавались в пространстве вокруг. Дойдя до дыры, Сонаи опустилась на колени, сунула в темноту голову, прищурилась, пытаясь хоть что-нибудь увидеть, понюхала. Пахло металлом, пылью, почему-то розами.
Она опустила в дыру ноги, подумала. Конечно, идти надо туда, где труба поднимается вверх – она ведь под горой, а дворец – на горе. Внутри оказалось нестрашно, только очень темно, но дно гладкое, знай себе переставляй ноги.
Сердце замерло, когда труба собралась было сужаться – голову
Купальный павильон был очень красив, хоть и совершенно заброшен. Крыша выгибалась куполом и была сделана из разных сортов хризопраза, все оттенки камня – яблочный, травяной, бирюзовый, изумрудный – перетекали один в другой, окрашивали солнечный свет в нежную, мистическую зелень. Трещины разбегались по куполу золотистой сеточкой.
Труба выходила на дно старого неглубокого бассейна, покрытого изумительной мозаикой с чудесными фруктами и яркими цветами. Яблоки, манго, бананы, персики – Сонаи проглотила слюну, глядя на их спелые бока. Она сделала шаг, другой, и к запаху роз добавился запах фруктов, прогретых солнцем, истекающих сладким соком. Откуда-то послышалась нежная музыка. Она началась, как пение свирели, но почти сразу подключились и другие инструменты, в ней становилось все больше ритма.
Сонаи шла по пыльному дну бассейна, во рту у нее была изысканная сладость земных плодов, и с каждым шагом ей все сильнее хотелось танцевать, выгнуться в такт музыке, качнуть головой и руками, выбить ритм босыми ногами. Наконец она, не удержавшись, станцевала несколько движений и ахнула – мир тут же изменился. Под ногами плеснула зеленая прозрачная вода, подул теплый ароматный ветер, по краям бассейна блеснули золотом и забили пенными струями фонтаны.
Сонаи покраснела, ее бросило в жар. Золотые русалки сжимали друг друга в объятьях; женщины страстно отдавались огромным птицам, выгибаясь в неописуемой неге; кентавр настигал прекрасную длинноногую кобылу с совершенно однозначным, подробно запечатленным скульптором намерением.
– Ссс-она-иии, – под куполом заблудился нежный шепот.
Воды было по колено, но из нее поднялась золотоволосая русалка, совсем крохотная для своего народа, ростом с саму Сонаи. Груди ее были полными и ослепительно белыми с сосцами из яблочного хризопраза, глаза сияли страстью, а внизу живота у нее было все, что положено женщине, только немного выше, чем обычно у женщин, ниже сжатые вместе мускулистые ноги сливались в золотистый хвост.
– Сонаи, дочь великого моря, – пропела русалка глубоким голосом и дотронулась до руки Сонаи, властно потянула ее к себе, обожгла ее рот своим. Ее прикосновение было как нежное касание прогретой солнцем морской воды, как мелкий теплый песок под подошвами босых ног, как чистая прозрачная соль на губах. Пряди золотых и черных волос перемешались. Сонаи застонала и отпрянула. Русалка рассмеялась – смех звоном пронесся по павильону –
Повернувшись, Сонаи увидела перед собою двух мужчин. На обоих были лишь легкие повязки на бедрах, не скрывавшие их страсти. Она сглотнула, рот пересох.
Ваджарат, блестя темными глазами, улыбался ей. В его улыбке была уверенность долгой, спокойной любви, когда двое тысячи ночей спят под одним одеялом, когда вместе много раз пережиты горе и радость, а разговоры по-прежнему длинны и интересны.
Алияр, потомок детей пустынь, смотрел насмешливо, его улыбка обещала опасность, новизну, дикую страсть, обжигающую тоску. Огонь обещала его улыбка, яркий, безжалостный, от которого тают кости и плоть становится светом.
– Иди ко мне, Сонаи, – сказал Ваджарат. – Я возьму тебя так, как тебе всегда нравилось – долго и нежно, твои стоны я заглушу своими поцелуями, и потом ты уснешь на моем плече.
– Иди ко мне, Сонаи, – сказал Алияр. – Я возьму тебя так, как тебе всегда хотелось – грубо и резко, твои крики я заткну своей ладонью, и ты будешь кусать ее до крови.
Сонаи шагнула к ним обоим, пока еще не зная, к кому именно, и вдруг поняла, какое неописуемое наслаждение испытывает всего лишь от движения мышц под кожей, от гладкого сопротивления воды, которую рассекают ее ноги, от воздуха, входящего в легкие. Каждая частица ее тела изнывала, она с усилием держалась на ногах, с трудом помнила, кто она такая.
Удержать себя, остаться собой, не исчезнуть в сладкой, засасывающей пустоте, делалось труднее с каждой секундой. Наслаждение выжигало все, как бьющий из подземного вулкана столб раскаленной лавы, за которым не остается ничего, кроме застывших черных потоков кимберлитовой трубки, в которых века спустя находят алмазы…
С усилием, преодолевая мучительное удовольствие от прикосновения ткани, от холодной гладкости самоцветов, Сонаи отыскала в кармане свои гадальные камешки, выбрала зеленый хризопраз, засунула его в рот и проглотила, умирая от восторга, когда он проскользнул глубоко в горло…
Через секунду все исчезло. Вода ушла в трещины плитки, фонтаны замерли, в лучах света закружилась пыль. Лишь слабый розовый запах еще держался в воздухе и последние ноты музыки затихали в глубине павильона…
Спотыкаясь и тяжело дыша, чуть не плача от того, что наслаждение ушло, Сонаи брела к выходу.
И вспоминала, как в серебряно-желтом сари она стояла у огромного окна, за которым в бесконечной пустоте горели яркие звезды и сиял серо-зеленый диск с белыми разводами облаков.
– Ну, хвала Аллаху, почти у цели, – сказал Алияр и положил ей на плечо горячую руку. – Красив Гамлет, а мои расчеты правильны, хоть в них и было слишком много неизвестных. «Как часто нас спасала слепота, где дальновидность только подводила».
Ваджарат откашлялся, подходя сзади.
– «О, женщины, вам имя – вероломство»?
Сонаи повернулась, краснея, шагнула к мужу, взяла его за локоть.
– Все готово, Алияр, – Ваджарат пожал руку друга. – Твоя очередь. Ложись, подключайся, завершай перелет. Посмотрим, чем нас встретит Гамлет.