Зеркало времени
Шрифт:
Что такое патриотизм? Патриотизм — это когда ты каждый миг помнишь о каждом, кто жил, живёт и будет жить в среде твоего народа. Молишься за них и посильно что-то постоянно делаешь в память живших, для блага живущих и грядущих.
Странствующий монах Саи-туу учил, что живых существ бессчётное множество, а каждый из нас всего лишь в единственном экземпляре, поэтому лучше думать о других. Всегда было страшно и сейчас за всех людей страшно, это не Саи-туу, это я так подумала.
Вздохнула тяжело и повернулась к Борису.
Борис временами посматривал за иллюминаторы по обоим бортам, прикидывал, рассчитывал в уме и время от времени сообщал мне, где мы пролетаем. Маршрут, по его представлениям, получился примерно таким: прошли северо-западнее столичного Улан-Батора, заметную границу с Россией, затем севернее Читы, которая еле угадывалась справа, потом под нами невероятно долго тянулась забайкальская тайга. Хабаровск остался южнее, затем пролетели северо-западнее, но довольно
Утомившись, мы с Борисом незаметно уснули в своих креслах над вскоре затянутым плотной облачностью Охотским морем. Проснулись и за поданным стюардом кофе увидели далёкий, в нескольких сотнях километров, отсвет огней Петропавловска-Камчатского за линией ночного горизонта к югу от нас, закрывшийся вскоре вырисовывающимися на фоне тусклого сияния воронкообразными вершинами камчатских вулканов. «Палана осталась гораздо севернее», отметил Борис, оглянувшись на огни поселения и сориентировавшись. Он пояснил, что Курильские и Командорские острова мы увидеть не могли даже при самом ясном небе, они лежали южнее и восточнее, очень далеко в стороне.
Потом, когда от надоедающего вынужденного безделья мы решили посмотреть фильм «Римские каникулы» с изумительной парой главных героев, роли которых блистательно исполнили великолепные, незабываемые Одри Хэпбёрн и Грегори Пек, а лететь над Тихим океаном предстояло ещё неопределённо долго, самолёт накренился вправо и взял курс к юго-востоку. Спустя примерно полчаса по правому борту в частых разрывах между облаками показалась длинная изогнутая цепь Алеутских островов с редкими огоньками. Острова чернели на тусклом тёмно-сером полотнище океана и долго тянулись чередой справа от нас. Это была уже территория Соединённых Штатов Америки. И, наконец, сегодня, почти на рассвете, вялые и полусонные, мы подлетели к острову Северному.
Я обратила внимание на довольно большой город, на несколько десятков тысяч жителей, правда, малоэтажный, этажа на два, без привычных глазу высотных зданий. Но странность города оказалась в другом: когда мы приблизились, я с удивлением увидела — в нём полностью отсутствовали электрическое освещение и огни наружных реклам, отчего город казался опустошённым, вымершим по неизвестной причине.
Небольшой лайнер, перенёсший нас на шесть с лишним тысяч километров, как в уме подсчитал Борис, принадлежал семейству Миддлуотеров. После благополучной посадки Джеймс скомандовал экипажу завтракать и отдыхать, потом заправиться и вернуться домой, в штат Нью-Йорк, без него. «Пилотам не позавидуешь, — тихонько шепнул мне Борис, пока мы с ним под собственными, кстати, именами, и отметками о вчерашнем вылете из Саппоро, проходили формализованный, но внимательный американский въездной пограничный контроль. — Это снова столько же, сколько мы уже пролетели: тысяч шесть километров ещё над океаном и Канадой и часов восемь в воздухе, если по ветру».
В ожидании, пока Миддлуотер свяжется с опаздывающими встречающими, мы с Борисом остановились в каком-то холле, мало похожем на аэропортовский. Я спросила:
— Почему вдруг им лететь над Канадой? Мы ведь уже в Штатах…
— Потому что по кратчайшему расстоянию, называется оно «по дуге большого круга». Здесь трасса пройдёт прямо, если смотреть по глобусу, но гораздо севернее, чем кажется по плоскости карты. Назову тебе ориентиры, в том числе различимые с высоты глазами или приборами. Как я это представляю себе, где мы находимся, не глядя на географическую карту? Относительно неподалёку алеутский городок Датч-Харбор, атакованный японцами с пришедших сюда авианосцев в 1942 году, чтобы отвлечь внимание американцев от главной цели — атолла Мидуэй, этот атолл отсюда к юго-юго-западу, тысячах в трёх или больше километров, нас ведь окружает Тихий океан с его фантастически огромными расстояниями. На северо-востоке от нас с тобой крупный город Анкоридж на берегу залива Кука, это штат Аляска, США. На Аляске просторы столь же огромны, как в нашей Сибири. Дальше к северу уже от Анкориджа лежит Аляскинский хребет и среди горного массива снеговая вершина Мак-Кинли, она, помнится, выше шести тысяч метров. Она выше Монблана в Альпах и Эльбруса на Кавказе. Но ниже Эвереста в Гималаях, он же высочайшая Джомолунгма. За Анкориджем на континенте очень большая река и территория Юкон. В тех местах, между первой и второй третями течения Юкона, ставшие знаменитыми в дикие времена
Да, а могила русского графа Николая Петровича Резанова, которого обручённая с ним в юности испанка Кончита верно, но тщетно прождала долгих тридцать пять лет, находится, прочитал давно, в Сибири, в городе Красноярске, на территории какого-то крупного завода, точно не помню, чуть ли не комбайнового, выстроенного на месте снесённого при сталинской индустриализации старинного городского кладбища. Появилась и другая информация, что похоронен он был не совсем там, а у собора, что могилу славного графа снесли намного позже индустриализации, чуть ли не в шестидесятых годах, и что перезахоронили уже в двадцать первом веке, года четыре назад. Если только нашли его останки верно, через два-то века. Но памятный крест поставили, привезли землю с могилы Кончиты, а на её могилу в Сан-Франциско — землю с могилы возлюбленного. Николай Петрович Резанов очень многого хотел и много для России сделал, но ещё больше не успел. Надеюсь, с нами так жестоко, как злой рок с Кончитой и графом Резановым, судьба не обойдётся. У меня ощущение, что наши с тобой уж точно не «Римские каникулы» закончились, начинается долгожданная большая работа. И потому, дорогая моя японская принцесса не «Аня», как в фильме, а Акико, желаю стойкости и успехов нам обоим!
— О! И я тоже желаю нам стойкости и удачи во всём. Тем более, что я не наследная принцесса неизвестного королевства Анна, а ты не репортёр Джо Брэдли, снимающий квартиру, похожую на кабину лифта, неподалёку от площади Испании по Via Margutta, 51, и не служишь в Риме в Американском агентстве новостей. Наблюдая за манерами Брэдли, я задалась вопросом: чем он занимался во время войны? У него сохранилась выправка, заметен военный опыт. Явно служил офицером, хотя и в не очень высоком звании, пожалуй, лейтенант, потом капитан. Не морской пехотинец, дерётся так себе. Филологический факультет университета окончил перед войной. Приятели за карточным столом тоже из воевавшего поколения. Не фантазирую? Прочитывается прямо с экрана. Послушай, Борис, если Джеймс отправляет свой самолёт, на чём мы улетим?
— Не переживай, милая. Наверное, найдётся, на чём. У него всё продумано. Не грусти.
— Да. Скажи ещё подбадривающее: «Не горюй!», — невесело улыбнулась я. — Если будешь паинькой, то сечь не будут, а подарят конфетку. Но дарят редко.
Он продолжал говорить, а я молча думала о своём. Не могу же я откровенно признаться Борису, что весь день на этом диком острове Северном чувствую себя не в своей тарелке, как нелепо почему-то говорят русские. А в своей тарелке им лучше? Нашли себе место комфортного пребывания! Мне подобное состояние абсолютно несвойственно, но оно есть. Причина не только в тягостной бескислородной акклиматизации, которую я не успею преодолеть. Причин несколько, и почти все они связаны с новой встречей на острове ещё с одним русским, Павлом Михайловичем Башлыковым, у которого Борис когда-то учился.
Командует здесь авиабазой ООН швед по национальности, майор Бьорн Свенсон. Мне бросилось в глаза, как он сразу после встречи нас на аэродроме стал следовать буквально по пятам за Джеймсом, ловя его взгляды и опасаясь хоть чем-либо вызвать его недовольство. А Миддлуотеру именно это и не понравилось. Швед явно осознавал, кто этот залётный гость, и не хотел потерять свою работу из-за прихоти пусть и чужого, но начальства, тем более, облечённого властью американца в его стране. Хотя во всём остальном на базе у Свенсона был образцовый порядок, так лично мне представилось, не знаю, как Джеймсу. Несколько раз Свенсон смотрел на майорские же погоны и военную форму Бориса, как если бы искал какие-либо недочёты, но ничего неуставного не обнаружил и замечаний Густову не сделал.