Жалкая жизнь журналиста Журова
Шрифт:
Добиться барышни с наскока, как в молодости, уже не получится, неплохо бы разработать план. Для начала стоит еще пару раз поболтать с ней за чашкой кофе, навести мосты, чуть-чуть сблизиться. Затем пригласить на обед, обязательно с вином. Дальше, если не будет осечек, а быть их не должно, готовиться к ужину. В пятницу, само собой. Выпить надо так, чтобы непременно возникло желание поехать танцевать… в клуб, где живые музыканты играют блюз или соул. Дальше, как полагал Журов, дело техники – уж он-то сумеет, прижав ее к себе в танце, нашептать что требуется.
Воодушевленный Журов разулыбался. Намерения бодрили. Мысль, что каких-нибудь десять лет назад, еще семейным человеком, он не имел привычки задумываться над планом действий и без оглядки бросался соблазнять понравившуюся женщину, не омрачала радужные перспективы. Некоторые люди меняются, а некоторые нет! Есть мужчины,
Следующее утро началось с зарядки. Журов взял на себя повышенные обязательства и решил не только уменьшить дряблость животика, но и вообще подкачаться. На работу прибежал бодрячком и сразу после обеда пошел в модный салон мужских причесок, где истратил неприличную сумму на то, что ничем не отличалось от простой парикмахерской. Эта деталь не омрачила его боевой настрой, хрен с ними, с расходами, главное – он на правильном пути, какой подъем он испытывает!
К концу рабочего дня все перегруженные сверх меры мышцы далекого от спорта Журова болели так, что он еле дотащился до дома. Однако сдаваться так просто он не собирался, привести свой экстерьер в товарный вид требовалось самым решительным образом. Махнув от всего сердца виски, он провел час в горячей ванне, откуда прямиком переместился в постель. По ощущениям стало легче, и он бойко набрал Варьку, решив именно с ней поделиться планами на омоложение: «Я тут посмотрел на себя в ванной… все-таки я мало двигаюсь, сижу целыми днями на жопе, то за рулем, то у компьютера… какой-то я стал дряблый. Решил вот взбодрить себя, зарядку начал делать. Вот увидишь, к Испании меня будет не узнать!» Варвара, как женщина здравая, инициативу Журова одобрила, но разумно посоветовала вначале особо не усердствовать. А на даче, без всякого ехидства добавила она, можно вместо нескончаемых шашлыков с вином и водкой иногда и в лес ходить, всего-то в километре от дома, если он еще не заметил. Журов был настроен миролюбиво, поэтому безоговорочно ее правоту признал.
На следующий день лучше не стало. С чего? Исключительно из самоуважения Журов в треть движения корячился минут пять, потом, чертыхнувшись, плюнул. Через день, когда он через боль до помутнения в глазах заставил себя делать наклоны и отжимания, у него так прострелило спину, что ходить прямо он уже не мог. Пришлось утреннюю гимнастику отложить, а заодно записаться на иголки и к мануальщику – оба обобрали и не помогли. Только после нескольких уколов вольтарена в поликлинике его отпустило. С серьезными нагрузками, пожалуй, стоит повременить, а вот ходьба… Удачно, что Марина к нему не заглядывала, беспомощным и скрюченным от боли не видела. Но и через неделю она не объявилась. Ведь обещала! Как же так, неужели придется самому выдумывать предлог? Пустяковая, по сути, встреча воспринималась им как важный и обязательный шаг к сближению с ничего не подозревающей женщиной. Шло время, и Журов распалял себя все больше и больше. Вскоре он считал себя уже немножко влюбленным, отдавая при этом отчет, что ничего еще не произошло. Барышня всего лишь раз выпила с ним кофе, с чего он взял, что ей интересен? Что он себе придумал?!
В один из дней он не удержался и по внутренней почте написал ей, уверенный, что в шутливой форме, как грустно ему пить кофе одному и не составит ли она компанию. Ответ пришел в смеющихся смайликах: она бы и с удовольствием, да вот начальник завалил работой, голову не поднять.
Журов вспыхнул, какой же он идиот! Выкинуть ее вон из головы! Хватит позориться! Подумав так, он успокоился, взрослый человек же, и ему даже удалось отвлечься на какую-то незначительную текучку. Но воображение против воли включилось на полную катушку, и если раньше Марина ассоциировалась с нечетким и размытым образом абстрактной молодой женщины, вызывающей желание, то сейчас включились самые смелые, связанные исключительно с ней эротические фантазии! Что это?! Выходит, чтобы вычеркнуть ее из памяти, потребуются время и определенные усилия? Он в раздражении забегал по кабинету, полез на полки переставлять книги в надежде наткнуться на что-нибудь, что захотелось бы перечитать. Глаз ни на чем не задержался, тогда он включил музыку, сперва подумал о Генсбуре, но с ним связано столько воспоминаний… Тогда, может, Эллу Фицджеральд или Нину Симоне? Тоже не то. Поставил Боба Марли. Совсем другое дело – мысли сами собой переключаются на солнце, море, пальмы, ром! Под Sunshine Reggae он, глядя в окно, даже начал пританцовывать и так увлекся, что не расслышал, как открылась дверь кабинета.
– Привет Борис! Все прыгаешь?
Проклятый, самодовольный, зажравшийся араб! Надо же было так подставиться! Пританцовывать в VIP-зоне компании, ежегодно делающей пол-ярда долларов! Журов покраснел, что с ним случалось редко, но быстро взял себя в руки и с ухмылкой ответил:
– Ты же знаешь, Идрис, в душе я ребенок. Херовое настроение, решил вот поднять старым и проверенным способом.
– Есть несколько свободных минут? Заглянешь ко мне?
– О чем ты! Для тебя всегда сколько потребуется. Не только как для директора, а в первую очередь как для друга! – раз Идрис по своим загадочным мусульманским мотивам называл его другом, пойди пойми его, то и Журов отвечал ему тем же.
– Выпьешь чего-нибудь для поднятия настроения еще одним старым и проверенным способом? – спросил Идрис, когда они развалились в креслах в его кабинете.
Журов дипломатично засмеялся. Идрис, в отличие от студенческих лет, больше не пил, но держал у себя несметное количество самых элитных алкогольных напитков.
– Виски, если у тебя найдется открытая бутылка.
– Как же не найдется, быть такого не может… Что там у тебя стряслось? Могу помочь?
Журов замахал руками, это личное, ничего не надо, он сам со всем разберется. Дома и с Варварой все в порядке, хотя, вот ведь неугомонная женщина, умудряется воспитывать его даже на расстоянии. Почему на расстоянии? Да потому что живет за городом, пристрастилась к садоводству, от цветов теперь не оторвать.
Идрис откинулся на спинку кресла и зачем-то спросил, хотя у них давно было принято перескакивать с русского на французский и обратно:
– Ничего, если я перейду на французский?
Постоянной практики языка у Журова давно не было, однако понимал он практически все, другое дело, что не всегда получалось с легкостью говорить самому, иногда требовалось усилие, приходилось подбирать, казалось бы, самые простые обиходные слова. А иногда французская речь лилась легко, насыщенная сложными оборотами и точными эпитетами. Порой алкоголь развязывал язык, бывало, наоборот, загонял в ступор. Сегодня виски сослужил хорошую службу.
– Ты знаешь, кого я видел в Париже неделю назад?
– Идрис, дорогой, откуда же я могу знать!
– Кароль! Твою бывшую подружку!
– Ты имеешь в виду журналистку из L'Humanite, на которой я не женился? С чего это вдруг? – довольно равнодушно поинтересовался Журов.
Идрис был разочарован спокойствием Журова, но виду не подал и продолжил:
– Ее самую. Ты знаешь, я случайно столкнулся с ней около года назад в одном издательстве. Она, к твоему сведению, не только популярная журналистка, но и известная писательница… Мы обменялись визитками. Она мне звонила несколько раз… и наконец застала!
– Что-то я не слышал о писательнице с таким именем. Конечно, я не великий специалист по современной французской литературе… Так, по старой памяти кое-что почитываю, немножко в Google копаюсь… Ни разу не встречал!
– Она взяла фамилию мужа. Очень состоятельный человек. Может, поделишься, что у вас с ней произошло? Такие нежные чувства, такая любовь… и вдруг?
Что чувствует или думает Идрис, на самом деле так просто не понять, его лицо постоянно выражало лишь невозмутимое спокойствие и заинтересованность выслушать собеседника, даже если собеседник нес полную пургу. Вот и сейчас Журов не мог уразуметь, зачем тот ворошит прошлое.