Женитьба Элли Оде (сборник рассказов)
Шрифт:
Барс усиленно принюхивался и раздражался от того, что ветер дует не к нему, а в сторону неведомого врага. Вспомнилось, что ещё на заре, далеко в низине, скрытой от взора зарослями арчи, кто-то долго выл и рычал дурным голосом. Может, это он гонится теперь за джейранами?
Наконец чуткое ухо уловило шорох катящихся камней, и барс сжался в тугой ком мускулов, готовых каждый миг бросить его на пришельца. Шорох становился всё явственней. Потом из-за поворота появился Двуногий. Барс вздрогнул и чуть расслабился.
Вышел второй Двуногий. Они присели на корточки возле большого валуна и стали смотреть по сторонам. Наклонились к земле. Может, они не джейранов вынюхивают, а его, барса? Но почему же они не чуют запаха, ветер-то дует прямо на них? И зайца не чуют, хотя тот совсем рядом с ними притаился.
Вот выпрямились, пошли по тропинке. Заяц сиганул в сторону и юркнул под арчовый куст. Двуногий дрогнул, замер. Испугался? Но зайца не боятся даже джейраны! А что, если рявкнуть на двуногих погромче, предупредить, чтобы убирались с чужого участка?
Но барс не рявкнул — что-то его удержало. Он весь дрожал от желания прыгнуть, когда двуногие проходили мимо, и опять же смутное опасение принуждало его не шевелиться, лишь плотнее прижиматься к скале.
Когда двуногие скрылись из виду, барс мягко, не шевельнув ни единого камешка, спрыгнул на тропу, понюхал следы. Они пахли так же, как прошлой веской, когда двуногие появились в его владениях.
Собственно, была ещё самая ранняя весна, и её хмельное дыхание туманило голову владыки гор, как и всему живому. Барс по натуре отшельник, он предпочитает и жить, и сражаться, и умирать в одиночку. Однако в конце зимы, когда оглушительным становится птичий гомон и свист, когда тёплой волнующей влажностью начинает дышать сама земля, даже барс начинает тяготиться одиночеством. Неприкаянно бродит он по своим владениям, часто не обращая внимания на лёгкую добычу, и не рычит, а громко мурлычит, как большая тоскующая кошка. Он беззастенчиво и бездумно нарушает границы чужих владений и не успокаивается, пока не услышит ответного мяуканья.
Любовный хмель проходит быстро. Расставаясь с подругой, барс уже посматривает ка неё холодновато.
Так было и в прошлый раз. Покинув мать своих будущих детёнышей, которых он, по всей вероятности, никогда и не увидит, барс возвращался в своё ущелье — усталый, голодный, полный стремления хватать и терзать живую плоть. Путь пролегал через предгорную низину, а там он вдруг увидел притаившееся незнакомое существо. Очертаниями и грязноватоблеклой окраской — жёлтое с зелёным — око напоминало черепаху. Но, во-первых, таких огромных и нелепых черепах ему ещё никогда не встречалось, во-вторых, пахло оно незнакомо: едко и отвратительно. Барс даже чихнул, потёр нос лапой и на всякий случай негромко зарычал, хотя существо, кажется, не собиралось на него нападать.
Осмелев, он походил вокруг, и ноздрей его коснулся новый запах. Запах вёл в горы, в ущелье! Барс вознегодовал и немедленно кинулся по следам пришельцев, пылая жаждой убийства. Следы становились всё отчётливее, к ним примешался запах джейранов. Для барса было ясно, что эта матка с детёнышем и что пришельцы идут именно за ними. Это был грабёж, наглое нарушение всех законов. Но тут ухнул и прокатился по горам удар грома, за ним — второй и третий. Горы, как барс, любящие покой, отозвались негодующим ворчанием, глухим гулом недовольства.
Барс остановился и недоумённо поднял морду. Он знал, что за грохотом обычно сверху льётся вода, это неприятно, и надо прятаться в укрытие. Однако небо было безоблачным, дождём к не пахло. Но гром остудил ярость зверя, вернув ему обычную осторожность, — он свернул с тропы и полез по скалам. И вовремя: на тропе появились двуногие. Один из них тащил на спине джейраниху, другой нёс две кривые палки.
До этого барсу не приходилось встречаться с людьми, и раздражение уступило место любопытству. Вслед за двуногими он спустился в лощину. Здесь он стал свидетелем новых чудес. Двуногие разодрали панцирь черепахи, и там образовалось нечто похожее на небольшую пещеру. В неё швырнули джейраниху, залезли сами. Черепаха хрюкнула, затряслась и вдруг дико взревела. Барс от неожиданности подскочил на месте, как мячик, и тоже рявкнул. Из черепахи сверкнул огонь, грохнуло, что-то со свистом стегнуло по веткам арчи, под которой укрылся барс. Он не знал, что это картечь, но почуял опасность и поспешил убраться подальше. Уже издали он видел, как черепаха тронулась с места, поползла всё быстрее и быстрее, пока не скрылась из глаз.
За год барс успел позабыть об этом происшествии. Ко вот двуногие появились снова, и в памяти зверя зашевелилось что-то недоброе и тревожное. Он пошёл по следу охотников.
Долго выискивали убежавших джейранов двуногие. Барс смотрел на них и удивлялся их глупости: чего они карабкаются по скалам, когда даже кеклики знают, что джейраны по выступам, опоясывающим гору с севера, давно уже вернулись на то место, откуда их спугнули. Он сам, когда не было особой охоты размять мускулы в погоне, пользовался этой глупой привычкой джейранов, чтобы, спугнув, залечь на их обратной тропе и взять прямо налетавшую на него добычу.
Уже совсем стемнело, когда охотники не солоно хлебавши, конвоируемые барсом, спустились из ущелья в низину. Они развели костёр, подвесили над огнём чайник, достали из машины снедь и бутылку водки.
А для барса наступило время охоты, но он колебался, издали наблюдая, как двуногие возятся вокруг своей черепахи. Охотиться не хотелось: слишком обильным был завтрак, к тому же не удалось отдохнуть.
Пока он гадал, в низине вспыхнул огонь. Барс удивился, так как свет был необычен — неравным, движущимся, словно живое существо. Зверь долго смотрел на него, пока любопытство не возобладало над всеми прочими чувствами. И тогда барс подобрался поближе, прилёг в зарослях ежевики. Двуногие ели, махали передними лапами, издавали громкие неприятные звуки. Особенно раздражали резкие, однообразно чередующиеся возгласы. Барс не понимал, что люди хохочут, и в горле у него рокотало сдерживаемое рычание.
Охотники кончили ужин. Один из них швырнул пустую бутылку в кусты ежевики. Барс воспринял это как нарушение нейтралитета и перестал сдерживать рвущийся из горла рык. Он не собирался нападать, он просто заявлял двуногим о своём присутствии и о своём праве на эту землю.
Двуногие заметались. Один из них схватил палку. Из палки вырвалось ослепительное пламя, грянул гром, и острая боль обожгла бедро барса. Он знал, каким горячим бывает накалённый солнцем камень, но эта боль была горячее, и барс большими прыжками помчался в темноту. За спиной ещё раз грохнуло, неведомый жук свирепо провыл над головой.
Барс не пошёл в свою пещеру, а отыскал себе укромный уголок в ближних скалах и всю ночь зализывал рану. Его слегка лихорадило. Перед рассветом он спустился к ручью, но много лакать не стал — вода расслабляет, а он должен чувствовать себя сильным для борьбы. Война объявлена не им, но она — объявлена. И теперь оставалось либо признать силу двуногих и покинуть обжитые места, либо сражаться. Барс предпочёл последнее.
Когда верхушки гор стали розовыми, двуногие зашевелились. Их голоса доносились до него, как дальний комариный писк, но барс зло прижал уши, оскалился и глухо заворчал.