Жесткая посадка
Шрифт:
Он положил передо мной много бумаг, подготовленных нашим постоянным офисным адвокатом Вильгельмом Иосифовичем. («Вот гад, все их пожелания он выполнил мгновенно и беспрекословно, а нам дурил головы неделями», – вяло возмутился я про себя). Но сил сопротивляться не было, и я покорно поставил подписи во всех местах, где стояли пометки.
– Что ты сейчас хочешь? – спросил участливо «Шамиль»: стало очевидно, что, несмотря на кофе, я падаю от усталости и буду не в состоянии выбраться из квартала, а не то что из страны.
– Ты можешь спать здесь, – наконец решил он, – когда ты проснёшься, мои люди вызовут того, кто тебе поможет. – Встал и протянул мне портфель.
– Не забывай, – вдруг усмехнулся он белыми зубами, – это теперь твоё.
– Почему? Почему так? Ведь вам меня проще просто убить? – попытался говорить я.
«Шамиль» блеснул ослепительными зубами.
– Потому что, я думаю, ты сделал и продолжаешь делать что-то очень плохое вашему ФСБ. И чем дольше ты проживёшь, тем хуже им от этого будет.
И вышел из квартиры. Со мной остался только немой мальчик.
Я растерянно пододвинул к себе портфель и открыл его.
В нём оказались двести тысяч долларов – ровно во столько мы оценивали наш салон перед Сацем.
Я едва разделся, лёг на диван и, несмотря на крепчайший кофе, мгновенно заснул.
Немой мальчик разбудил меня в семь утра. На подносе стоял свежесваренный кофе и лежала записка: «Я даю машину на три часа. Она отвезёт тебя куда хочешь. Прощай. Шамиль». Записку немой мальчик отобрал. Утро и кофе подействовали на сознание, как душ, – мир предстал чистым, понятным и отчуждённым. И я сообразил, что сейчас в Москве есть человек, подвергающийся не меньшей опасности. Я снова подозвал немого и сказал:
– Телефон? Есть телефон?
Немой закивал и вынес мне несколько штук. Я выбрал один из них, но он настойчиво совал мне в руки всю охапку – четыре или пять. Я не нашёл ничего лучше, как начать давать ему деньги, он отнекивался, а затем взял бумажку и торопливо нацарапал: «адын трупка адын званок звани в машын кагда будышь ехат рядом нада многа машын и людей шамил сказал» .
Стало быть, ясно. В условиях современного городского подполья сотовый телефон становится предметом одноразового пользования, как презерватив или шприц. Интересно, сколько таких телефонов лежит ещё на этой хазе? Или ни одного? Квартира, скорее всего, снята на сутки и сейчас будет полностью «вычищена». Больше чеченцы сюда не вернутся.
Я оделся, схватил портфель с деньгами, покидал туда телефоны и сбежал вниз по лестнице. У подъезда стояли скромные «Жигули» шестой модели. Как только я сел, водитель рванул с места, и только через сотню метров спросил через плечо: «Куда?»
– Где много машин и людей. Позвонить надо.
Человек за рулём (я обратил внимание, что он был голубоглазым блондином) кивнул и выехал на Каширское шоссе.
– Сейчас до метро доедем. Оттуда и звони.
– Из таксофона?
– Зачем из таксофона? Из машины. Звони, потом телефон протри и выброси.
Мы встали в пробке.
– Набери номер, – посоветовал мне провожатый. – Когда с места тронемся – соединяй. Надо, чтобы мы ехали.
Я помнил три телефонных номера Уха. Один из них был для бизнес-звонков, один – срочной связи и один – секретный. Я набрал секретный номер. Трубку сняли сразу же.
– Говори быстро, – произнёс Ух скороговоркой, – ты где? Если рядом кто-то есть, скажи «нет», если нет, то «да».
– Нет.
– Вас понял. Срочно встречаемся. Ты дома был?
– Ты что, спятил? Меня…
– Понял. Потом объясню почему. Встречаемся у входа на ВДНХ, через час, в чебуречной у бокового входа. Идти от метро – слева. Всё, связь вырубаю.
И телефон стих.
Водитель молча протянул за ним руку, протёр трубку гигиенической влажной салфеткой, открыл гнездо сим-карты и выкинул её в форточку. Через минуту, уже в боковом переулке, он чуть приоткрыл дверь и уронил на дорогу телефон.
– Теперь куда?
Для встречи Ух, как нарочно (а может, и нарочно), выбрал самую омерзительную из всех омерзительных харчевен, окружавших Выставку достижений народного хозяйства, ныне – какой-то там выставочный центр. Хрен его знает какой, потому что для меня, как и для всех, родившихся в шестидесятых, она была и останется ВДНХ.
Чебуречная – «Беляшная», как значилось на вывеске – была полустеклянным павильоном, наполовину собранным из витрин, наполовину – из крашенного в синий цвет листового железа. От этого казённого синего цвета (таким в пресловутые семидесятые – начале восьмидесятых любили красить лестничные пролёты и больничные коридоры) отдавало чем-то казарменным. Народу в нём, несмотря на ранний час, было довольно много – дешёвая жирная пища в огромных количествах поглощалась восточными гастарбайтерами, из тех, что побогаче. В углу три русских бомжа тянули свою окаянную «Балтику», девятый номер, естественно. Я присел ближе к стенке и к этим бомжам и попытался сосредоточиться.
Мой славянского вида водитель, работавший на чеченцев, мой спасательный круг в этом жестоком мире, развернулся и уехал. Портфель с пачкой краденых «сотиков» и двумястами грандов придавал уверенности. Но не столько, сколько её хотелось. С одной стороны, трудно пропасть в мире, где всё продаётся и покупается, с одной пятой миллиона баксов. С другой – может, именно с ними и пропадёшь. Дилемма, прикинь…
– И тут он меня, хнида, за ногу тянет, и я рылом в гнилую картоплю лечу – дескать, слезай с моего места! – возопил один из бомжей, рассказывая плаксивым голосом о какой-то допущенной по отношению к нему несправедливости.
М-дя. Любят товарищи беллетристы, описывая всякие приключения героев, использовать выражение «лечь на дно». Вот оно – дно. Ляжешь – не встанешь. Чисто-конкретно…
– Ты чего это в ту сторону смотришь? – Игорь быстро опустился на пластиковый стул рядом со мной. – Рано ещё туда смотреть! Что там у вас такого получилось, рассказывай!
И я стал рассказывать. С гибели Киры. О звонке Хрюна и о чеченцах. Я собирался умолчать о деньгах, но под конец рассказал и о них.
– Ага, – только и произнёс Ух и ненадолго задумался. – Стало быть, так. Ребятам в Орхояне явно нужна помощь. Их надо оттуда вывозить. Это понятно. Непонятно – куда и как. Но прояснится в ближайшее время. Поэтому надо двигать на Дальний Восток.