Живая вода
Шрифт:
— Мне хуже уже не будет, — мрачно откликнулась Феликса. — Ну же! Щит слишком мал!
Сарданы разбежались по сторонам, доставая из поясных кошелей огнива и подыскивая ветки, которые могли бы быстро загореться. Феликса боковым зрением видела, как вспыхивают маленькие огоньки. Перед ней же ничего не было видно из-за растущего комка некроплоти. Несколько плетей уже нашарили край магического щита и тянулись к ней.
Чародейка вскрикнула от отвращения, когда одно из щупалец оплело ее шею. Другое обхватило ногу так туго, что она почувствовала даже сквозь голенище сапога. “Попробовать снять щит и
— Куда ты! — услышала она крик Ранжисоны.
Справа мелькнула яркая желто-оранжевая вспышка. Щупальце на ее ноге тут же разжалось. Следом исчезла хватка с шеи.
— Держи щит, не снимай!
Лаэрт! “Зажег факел раньше всех?” — удивилась Феликса. В следующее мгновение ее щит с растекшейся по нему некроплотью содрогнулся от потока ударов. С каждым ударом перед глазами чародейки появлялись горящие полосы.
— Стой, стой! — крикнула она. — Щит не выдержит!
Удары прекратились. Феликса закусила губу, опустила руки и прыгнула как можно дальше от комка горящей плоти. Она обернулась и увидела, как Лаэрт продолжает полосовать останки Окуби. Девушка судорожно нашарила в кармашке маленький деревянный прямоугольник с вырезанной руной огня, сжала его в кулаке. Достала еще один, пустой, наспех вырезала специальной иглой еще одну руну. Только после этого подбежала к Лаэрту и выпустила поток огня сразу с двух рун. Костяшки пальцев тут же покрылись болезненными волдырями. “Перестаралась”, — поняла чародейка.
Наконец плоть колдуна вспыхнула, как пропитанная маслом пакля. Подоспевшие сарданы подбрасывали валежник, чтобы мерзость прогорела наверняка.
— Черт! Вот с этим дерьмом вы постоянно сражаетесь? — ругнулся Лаэрт. — Знал бы, прихватил пару факелов…
— На подобное даже Окуби редко идут, — признался старший разведчик. — Такое к жизни не возвращается, даже их черными чарами.
— Он решился на это, потому что уже умирал, — добавил другой сардан. — И некому его поднять из мертвых…
Только теперь Феликса как следует присмотрелась к омерзительным домам-коконам. Ошметки в коричневой слизи и правда были гниющей плотью, сплавленной в основании плотнее, чтобы образовать “ножку” для кокона. На некоторых она разглядела глубокие параллельные борозды.
— Дани и здесь побывал, — озвучил его мысли Лаэрт. — Но этого не добил…
Феликса достала из карманов все деревянные таблички под руны и на каждой вырезала огонь.
— Твоя сабля зачарована? — спросила она Лаэрта. — Заряд еще есть?
— Запитана от кольца, — Лаэрт показал ей свой амулет. — Но оно заряжается от солнца. В нем почти не осталось магии.
— Соберем еще топлива на факелы, — предложил Ранжисона. — И спалим здесь все от греха подальше!
— Собирайте, — вздохнула Феликса. — Я пока обыщу местность. Вдруг Дани еще где-то здесь…
Ей пришлось пройти почти половину “сада” с коконами, прежде чем ее взгляд зацепился за что-то. Это был огромный каменный алтарь. По самому камню и огромной лужей вокруг него растеклась вонючая гнилая субстанция. В некоторых местах гниль вздувалась крупными, с взрослого мужчину, буграми. Часть из них рассасывалась у нее прямо на глазах.
На алтаре некроплоть тоже не лежала ровным слоем. Почти ровно посередине камня плоть выглядела гуще и темнее. Она образовала невероятных размеров бугор и пульсировала, словно стягивалась все туже и больше.
Будь Феликса живой, ее бы прошиб холодный пот. В кои-то веки смерть оказала ей услугу. Чародейка стиснула зубы и принялась прожигать себе путь к алтарю. Некроплоть против обыкновения горела неохотно, тяжело, оставляя после себя зловонную черную сажу.
Наконец ей удалось добраться до алтаря. “Этот кокон по размеру почти как Данатос, — подумала она. — Надо бы поосторожнее”. На алтаре плоть горела еще хуже. Жечь некротический чирий она и вовсе не решилась. “Попробую сначала разрезать”, — закусила губу чародейка.
Феликса раскалила руной свой кинжал и вонзила его в кокон. Плоть с шипением поддалась. Сантиметр за сантиметром волшебница расширила надрез. Как она и опасалась, некроплоть начала прирастать к тому, кто был внутри. Подогревая кинжал, она продолжила резать пахучую гниль. “Брисигида бы справилась с этим в разы быстрее, — невольно досадовала она. — Ох, Триединая! Если ты слышишь меня, грешную мертвячку, умоляю, помоги!”
Словно в ответ на ее отчаянную молитву, туша внутри кокона пошевелилась. Послышалось глухое рычание. Феликса, плюнув на осторожность, принялась полосовать мертвечину, исступленно, яростно. Кажется, она и сама рычала, как зверь.
Наконец пузырь поддался. Она увидела огромную рогатую голову, выпачканную в оскверненной крови. Шерть во многих местах была содрана, открывая гнойники, куда присасывалась через мертвечину черная магия. У Феликсы потемнело в глазах. Кинжал в руках вспыхнул, едва не опалив Данатоса, но некроплоть пожрала пламя.
Она не заметила, сколько времени прошло, только услышала запах горящих трупов. Ранжисона, Лаэрт и Форели продолжали методично жечь дома Окуби. В лесу давно стемнело, однако горящие мясные коконы освещали алтарь: сарданы успели спалить почти половину деревни.
— Дани, ты слышишь меня? — Феликса поразилась тому, как жалобно прозвучал ее голос. — Ну же, вставай… вставай, пожалуйста…
“Запах яблок, — слабо раздалось у нее в голове. — Даже гниль не может его перебить…”
Феликса всхлипнула и вложила все остатки сил в последнюю волну огня, в попытку наконец освободить оборотня полностью. Голова закружилась. Девушка почувствовала, как что-то горячее и липкое стекает по верхней губе и на подбородок. “Брисигида меня прибьет…” — успела подумать она и отключилась.
***
Пешком до Каракача Аянир идти не собирался. В ближайшем селении цесаревич уже оплатил двух приличных коней и одного не очень приличного — под поклажу. К удивлению Джамира, ночевать в том же селении они не остались. Выехали после обеда и не останавливались, пока не стемнело.
Всю дорогу Аянир смотрел в маленькое зеркальце. По его лицу сложно было что-либо понять, но Джамиру казалось, что его спутник увиденным крайне недоволен.
Когда они остановились на привал, местность вокруг уже мало напоминала суровую тундру. Джамир страшно обрадовался оказаться в лесу, а не на открытом пространстве, где невозможно спрятаться. Для ночлега они выбрали пригорок повыше, а лошадей оставили чуть подальше, на склоне, ближе к распадку.