Живая вода
Шрифт:
— Лаэрту снова досталось, — покачала головой Цефора. — Бедный парень! Представляешь, сколько еще всякой швали может привлечь его сила?
Брисигида опустила плечи, вздохнула.
— Мы его не оставим, — выдавила она наконец. — Мы с братом.
— Вот как? — Цефора подняла бровь. — Мы с братом? Не Данатос вытащил его из лап Анаштары.
— Мне тяжело с ним наедине, — призналась жрица. — Не могу. Все время чувствую себя виноватой.
Брисигида слегка зарумянилась от вина. Ей было немного жутко от того,
— И в чем твоя вина? — фыркнула целительница. — Что ты не отвечаешь на его ухаживания? Дани говорил как-то, что он дамский угодник, — подмигнула женщина, — в этом все дело?
— Не-е-ет, — Брисигиду слегка повело. — Я уже очень давно не слышала ничего про его любовные приключения.
— Ну! — Цефора слегка пристукнула по столу. — Значит, парень только тебя любит. Что тогда не так?
— Я не знаю, — жрица подперла голову рукой. — Просто не могу представить себя в роли его невесты… или жены…
Целительница всплеснула руками.
— Ха, ну теперь-то понятно, — хмыкнула она. — Дело не в нем! Ты просто боишься!
— Кто, я? — возмутилась Брисигида. — Чего это я по-твоему боюсь?
— Любви ты боишься, — Цефора уперла руки в бока. — И прячешься за своей богиней! Потому что боишься, что полюбишь кого-то, и тогда не сможешь с прежней страстью любить простых людей. Будет один любимый, а другие — так…
— Чушь! — обиделась Брисигида. — Я ведь люблю брата, Феликсу, Маронду…
— …как людей, — закончила за нее целительница. — Любить мужчину — это другое.
Брисигида застонала и уперлась лицом в ладони.
— И что теперь, — промямлила она, — уговаривать саму себя что ли?
— А что ты обычно делаешь, когда тебе тяжело? — прищурилась Цефора.
— Молюсь…
— Значит, молись.
***
Данатос сидел на валуне на берегу. Он вертел в руках серебряную пуговицу с гравировкой в виде пера: такие носила Феликса на любимом кафтане.
— Мне не по себе от того, что их нигде нет, — буркнул он Лаэрту. — Ни Фель, ни этих стариков рогатых. Бесит, что никто больше не волнуется!
— Наверное, она пошла поскорее искать источники, — пожал плечами его друг. — Это же Остров Жизни. Что плохого здесь может случиться?
— Думаешь, это райский уголок? — нахмурился оборотень. — Где все всегда в безопасности?
— Я не знаю, — юноша почесал за ухом. — Мне здесь спокойно.
— Все так говорят, — Данатос раздул ноздри. — Всем здесь хорошо. Даже мне…
— И это бесит тебя больше всего?
— Да!
Данатос спрыгнул с валуна, убрал пуговицу в карман.
— Она была здесь ночью, — тихо проговорил он. — Почему она ушла, никому не сказав?
— Торопилась ожить? — предположил Лаэрт. — Для чего еще ей уходить, тем более с Хранителями-Проводниками…
— Я шел по их запаху сегодня утром, — Данатос поджал губы. — Он пропадает через пару сотен метров. Начисто.
— А так бывает вообще? — удивился агент.
Оборотень развел руками.
— У них с Брисигидой есть парные амулеты, — вспомнил Лаэрт. — Брис ее еще не пробовала искать?
— Пробовала, — кивнул Данатос. — Глухо. Будто ее здесь и не было никогда. Но сестра сказала, что это помехи всего Острова. Он вроде как не принадлежит к остальному миру.
— И что, ты хочешь идти искать ее?
Данатос поднял голову, запустил руки в волосы.
— Боюсь, это бесполезно, — признал он. — Все пропитано магией. Если долго идти в одном направлении, возвращаешься сюда, на берег.
— Может, Маронда поможет?
— Она очень плоха, — вздохнул перевертыш. — Брис сказала, что ей нельзя колдовать в таком состоянии. Но других магов у нас нет…
— Есть, вообще-то, — возразил Лаэрт. — Элиэн. Надо только придумать, как ее позвать.
— Точно! — обрадовался оборотень.
Остаток дня они с Лаэртом изобретали способ привлечь внимание Странницы. Изредка они видели два драконьих силуэта над океаном и тогда начинали суетливо доделывать нелепые конструкции из палок. Но даже дымный след от костров со свежими листьями не заставил Элиэн повернуть к Острову.
— Ты уверен, что это вообще она? — К вечеру Лаэрт начал канючить.
— Если бы это был какой-то другой дракон, — терпеливо отвечал Данатос, — который нас не знает — мы бы не добрались до причала, правда?
— Может, она стала иначе думать и чувствовать после превращения? — фехтовальщику явно не хотелось признавать, что все их усилия тщетны.
— Думаю, ей просто не до нас, — скривил губы оборотень. — Пойдем отсюда. Может, завтра Маронде станет полегче.
***
Когда воздушный поток струится по перепонкам крыльев, он звенит хрусталем. Напоенный солнцем, ветер шепчет и поет.
Или это песня того, другого, что порой касается спины шелковым дыханием?
Плыть по небу было невообразимым облегчением. Круговорот чужих мыслей как смыло, и голова стала невесомой, птичьей. Тот, другой, издавал лишь тишину. Она проливалась на разум благословенным медом, сладким, прозрачным… исцеляющим.
Сине-фиолетовая тень рядом угадывала желания, даже их мельчайшие оттенки. Вверх, вправо, ястребом вниз; поддержать крылом, прижаться спиной, согреть своим жаром. Это древнее существо заполнило пустоту, о которой она и не знала прежде.
Он был здесь, когда суша начала обнажаться, стряхивать лазурный атлас моря. Он видел первых, паривших над юной землей, слушавших ее вдохи. Он возник раньше Слова и потому обходился без него. И понимал все гораздо лучше любого другого, и мог объяснить — так, что никаких вопросов не могло даже остаться.