Живой пример
Шрифт:
Они сидят точно в кольце молчания, среди безмолвного взаимопонимания, в которое посвящен и хозяин, но ученик Эккелькамп пытается побороть неловкость.
— Вот так приятная неожиданность!
Нечаянная встреча; тут слова на первых порах застревают в горле, взрыв радости влечет за собой несоразмерное множество восклицательных знаков, тут уж, набравшись мужества, не страшатся повторений и судорожно ищут подходящего начала для беседы.
— Нет, я в Гамбурге не по личному делу. У нас здесь совещание, мы составляем хрестоматию.
— А я изучал историю искусств, прослушал даже два семестра, но теперь
— Вы, Эккелькамп, и экономика?
— Единственное, чем в нынешнее время есть еще смысл заниматься.
— А что говорит по этому поводу ваш отец?
— Он узнает об этом, когда я кончу. Но нет, надо же, директор Пундт здесь, в этом погребке, все-таки ваш нюх привел вас именно туда, где подают лучший в городе суп-гуляш.
Нечаянная встреча; мало-помалу эффект неожиданности стирается, начинаешь неторопливо прогуливаться по общему прошлому, выволакиваешь наружу из того, что осталось в памяти, кое-какие истории.
— А Гунтрам, наш радиолюбитель, помните его? Он изучает историю. А Клаус, прозванный Фурункулом, взял да пошел в бундесвер. А Хебби, вы ведь помните, он всегда под столом вырезал что-то из журналов, будет зубным врачом.
Кельнерша приносит пиво, они пьют за встречу. И все ниже и ниже спускаются по спирали воспоминаний, все меньше остается каких-то общих событий, теперь уже вот-вот придется вызвать из прошлого личные дела и взаимоотношения, те, что навсегда сохраняются в памяти.
— Помните, господин Пундт, наш с вами ожесточенный спор? Речь шла о последовательности поведения. Вы предложили нам написать сочинение на тему «Последовательное и непоследовательное поведение». Хотел бы я знать, что вы теперь об этом думаете, после стольких лет.
Пундт, погрузившись в размышления, точно перерывает свою память.
— Мы с вами, если помните, сцепились потому, что я, к вашему неудовольствию, не только защищал непоследовательность, но и назвал ее единственно возможной формой самоутверждения. Вы здорово разъярились и заявили, что сказавший А должен сказать Б. Мне пришлось читать мое сочинение перед классом, а вы попытались разложить каждое его положение по полочкам и даже внушить классу отвращение, представив непоследовательность как поведение колеблющихся и ловких приспособленцев. Припоминаете? Нам следует, сказали вы, не боясь ошибок и не сворачивая с намеченного пути, доводить до конца свои замыслы, ибо нашими величайшими союзниками всегда были упорство и настойчивость. Вам даже пришло на ум выражение «величие настойчивости». У меня такое ощущение, словно все это случилось вчера. Должен вам сказать, господин Пундт, до сих пор все события моей жизни подтверждали мои взгляды. А что подтвердил ваш жизненный опыт?
Теперь Пундту нужно глотнуть водки — двойную порцию, если можно, — а затем он признает, что их спор и различия во взглядах припоминает, к сожалению, весьма смутно, весьма, к сожалению, приблизительно, но он рад, что его ученики до сих пор находятся под влиянием тех проблем, которые он перед ними ставил, или тех мыслей, которые он пытался им привить. Да, он и сейчас еще считает, что, действуя последовательно, мы действуем наверняка, и в конце концов последовательность приносит победу, потому что она вынуждает нас до предела использовать все
В этом месте Миша Крёгер нашла наконец удобный случай для упрека.
— Ты никогда ничего мне об этом не рассказывал, — обращается она к ученику Эккелькампу.
Но тот спокойно отвечает:
— Когда ты повзрослеешь, Миша, то со временем все узнаешь. Речь идет о том, должен ли маленький горностай, как повелось, с неотвратимой последовательностью умереть, посадив два — три пятна на свой хорошенький мех, или может действовать непоследовательно и жить дальше с этими пятнами. Ты, надеюсь, видишь разницу?
— Дай-ка мне лучше кренделек, — говорит Миша, умиротворяюще махнув в сторону соседнего стола: попозже, да подождите же.
Пундт глотнул водки, залпом осушил кружку пива и сразу же глотнул еще водки — вот это хорошо! — и вдруг спросил:
— Вы давно здесь бываете, в этом ресторане?
— Уже полтора года, — отвечает Эккелькамп, — почти ежедневно, а вас, наверно, удивляет название, но все, что бывало с Берти, Берти — это хозяин, все значительное, случалось четвертого августа: родился, женился, провалился на экзамене, и даже тетушка, оставившая ему наследство, умерла четвертого августа. Вот откуда название.
— Но тогда вы наверняка знаете многих, кто сюда приходит?
— Многих знаю, еще бы.
— Знали и Харальда?
— Да, я знал и Харальда. Я часто встречал здесь вашего сына, его любимое место было вон там, под вентилятором, там, господин Пундт, мы, случалось, и о вас говорили. Знаете, как мы вас называли?
— Да, — отвечает Пундт. — Дорожным указателем. А встречались вы с ним где-либо вне этого ресторана?
— Он же учился на педагогическом, у нас было мало точек соприкосновения, — говорит Эккелькамп и внезапно удивляется: — Почему же он так поступил, почему?
Пундт молча смотрит куда-то вдаль, поверх столиков, взгляд его застыл; нет, он не задумался над ответом, скорее он сам напряженно ждет, что ему, да, ему, который так долго и безрезультатно всех расспрашивал, теперь на конец ответят, Эккелькамп или кто-нибудь другой из сидящих в зале. Своим застывшим взглядом, в котором читается упорное стремление получить ответ, Пундт, между прочим, вновь подтверждает правоту художника Бекмана, еще в давние времена отразившего в его портрете ту пытливую беспощадность, с какой он вынуждает собеседника открыто заявить о своих убеждениях.
Слышит ли Пундт, что рассказывает ему Эккелькамп через столик? Доходят ли до Пундта его слова?
Эккелькамп рассказывает, где он в последний раз видел Харальда за две — три недели до того, как это случилось, следовательно, за две-три недели до экзамена. Они встретились на Рыбном рынке в Санкт — Паули, ранним воскресным утром.
— Вы там бывали? Там продают не только всякие и разные дары моря, но все, что, как полагают продающие, имеет какую-то ценность.
Вот на этом-то Рыбном рынке стояли в то раннее утро Харальд и Лилли, у повозки, с которой празднично разодетый человек занимательной скороговоркой предлагал угрей. Потом они все вместе отправились вдоль рядов каких-то ошеломляющих товаров — в то утро предлагалось на удивление много бывших в употреблении водопроводных кранов — они искали старомодную птичью клетку, ее хотела Лилли.