Живой пример
Шрифт:
Пундт и Хеллер находятся у Эппендорфербаум, в девять начнется «эпический» завтрак; так нам налево или направо?
Валентин Пундт, а он несет цветы, и он вручит эти цветы хозяйке от их имени, знает дорогу; в том, что им приходится проделать этот путь, есть внутренняя необходимость: они идут, не теряя чувство локтя, вдоль мокрых фасадов, их обдувают умеренные вихри, что рыщут в поисках клочков бумаги и закинутых за спину шарфов. Они идут мимо почты, где эскадрон раздраженных почтальонов выводит из подворотни желтые нагруженные велосипеды, идут мимо аптеки и мимо «Дойче банк», который при любой погоде протягивает вам свою щедрую на грошовые кредиты
Без шляпы, а главное, гордо выпрямившись — не съежившись в комок, как Хеллер, — он говорит, не боясь ветра, уносящего и коверкающего его слова. Он что-то спрашивает, он хотел бы знать, бывал ли Хеллер у Риты Зюссфельд?..
— Нет, нет.
— А знаете ли вы ее сестру или ее двоюродного брата?
— Тоже нет, не знаю.
— Но о Хайно Меркеле, о нем-то вы слышали или читали? Он наверняка будет на завтраке.
— Ничего не слышал, ничего не читал.
— Но ведь о нем так много… и по радио, и в печати, и какой иллюстрированный журнал вы бы ни открыли тогда… Археолог, его знаменитая книга «…А ковчег все-таки поплыл» — история кораблестроения до потопа…
Хеллер что-то припоминает.
— А не было ли такого фильма?
— Собирались снимать, Хайно Меркеля пригласили научным консультантом. Ковчег строили по его проекту… Он определял, каких зверей… Всех, вплоть до обычной полевой мыши… Все приготовления он сам… да… и когда уже собирались начать съемки, они получили предложение.
— Предложение?
— Кинокомпания получила анонимное письмо с предложением. Кто-то хотел взять на себя охрану животных, находящихся в ковчеге… Понимаете, за плату. А они не могли себе этого… и после второго письма. И вот тогда-то…
— Что?
— На его дежурстве. Они установили дежурства. Но третьего письма не последовало. Во время его дежурства начался пожар. Загорелся ковчег с животными. Его тяжело ранило. Ковчег сгорел со всеми животными, и с тех пор…
— Что с тех пор?
— Вы сейчас с ним познакомитесь, с Хайно Меркелем.
— Так, значит, фильма не было?..
— Нет. Но сдается мне, что где-то я его… Сейчас нам направо, — говорит Пундт, вытирая слезящиеся глаза. — Вон на той стороне живет госпожа Зюссфельд.
Они наискось пересекают улицу, и на той стороне их уже ожидает, качая головой, здоровенный детина с бульдожьей челюстью, он грубо набрасывается на них, желая тотчас знать, зачем и для кого наносят на мостовую полосы пешеходных переходов, а также хочет тотчас получить удовлетворительный ответ на вопрос, что стало бы с ними, ежели бы автофургон — экспресс не сумел вовремя затормозить.
Что на это скажешь? Хеллер, которого раздражает выговор, но забавляет вопрос, указывает верзиле на острую нехватку персонала в полиции и предлагает ему обратиться в ближайшее отделение. А пройдя в низенькую калитку, уже в крошечном палисаднике, Хеллер говорит Пундту:
— Вспомогательная полиция. Нигде в мире нет такого количества вспомогательных полицейских, как у нас.
Пундт, кажется, и не слышит его слов, он уже нацелился взглядом на звонок, и тонкими пальцами срывает бумагу с букета — какие прекрасные астры, скажет сейчас Рита Зюссфельд. И все-таки он ждет, пока Хеллер не останавливается рядом с ним на ступеньках;
Они слышат, как к двери идет Рита Зюссфельд, она идет, выставив руки, волосы она только что вымыла, и они еще не высохли, а платье на ней болотного цвета; она, улыбаясь, открывает дверь и говорит:
— Добро пожаловать, убийцы вы этакие, вот и мою историю вы прикончили.
— Она умерла легкой смертью, — говорит Хеллер.
— А это мы принесли вам в утешенье, — добавляет Пундт. — Надеюсь, цветы в вашем вкусе?
— Какие прекрасные астры, — восклицает госпожа Зюссфельд и, указывая на вешалку, добавляет: — А здесь можете повеситься.
Вот так, теперь они гуськом шагают в столовую, впереди Рита Зюссфельд, — молния на ее спине затянута только до половины, может, крючки бюстгальтера притормозили ее ход; им навстречу, поднявшись, как по команде, с древней-предревней софы и протянув приветственно руки, идут Марет и Хайно Меркель. Они так бесшумно выдвигаются с заднего плана, что создается впечатление, будто сошли с одного из бесчисленных портретов, изображающих тощих зайцеголовых предков, кои взглядами подвергают посетителей проверке на платежеспособность, или высвободились из нескончаемого ряда бюстов, застывших в безглазом величии, ожидая наступления следующего ледникового периода.
…Разрешите познакомить. О вас я уже много… Очень приятно… Весьма рад лично познакомиться… Очень приятно. Только не крест-накрест. И я также весьма рад… А теперь, пожалуйста, к столу.
Янпетер Хеллер, которого не только это знакомство, но вообще любое знакомство раздражает, глядит на накрытый стол и представляет себе: в следующий миг на эти умопомрачительно крохотные горшочки и мисочки, наполненные овсяными хлопьями, хрустящими пшеничными зернами, корнфлексом и кукурузой, налетят тучи окрестных птиц, которые уже собрались в саду и только поджидают сигнала Риты Зюссфельд. Жалкие ржаные печеньица, белесые гренки, едва различимые кусочки ветчины и наперстки с джемом, да это же наверняка, думает он, птичий завтрак; воробьи и зяблики вот — вот влетят, чтобы, бранясь и растопырив крылья, наброситься на корм. Да тут и думать нечего, это, конечно же, птичий завтрак.
— Пожалуйста, угощайтесь, ешьте, пожалуйста, и вы, господин Хеллер, — говорит Марет, сестра Риты Зюссфельд, одетая во все черное, и, подавая пример, накладывает три пшеничных и четыре кукурузных зернышка на свою тарелку, после чего утомленно вздыхает и, скосив глаза, скептически изучает всю эту груду, как бы решаясь на непосильное дело, но внезапно с какой-то неожиданной радостью начинает поглощать еду. Рита Зюссфельд следует ее примеру. Хайно Меркель следует ее примеру, а что делает Валентин Пундт?
Старый педагог, у которого вкушенное с утра «Истошное кукареку» точно запалило костер в желудке, опустошает, крутанув ножом один-единственный раз, масленочку, опустошает, вертанув ложкой, мисочку с джемом, шлепает то и другое — масло и джем — на два хрустящих хлебца, наклеивает на каждый намазанный хлебец ненамазанный, что кажется ему, однако, недостаточным, и складывает двойные хлебцы в четырехэтажный бутерброд, в который с аппетитом под недоумевающими взглядами сестер впивается зубами. Сразу можно понять, что Пундт, назвавший про себя их трапезу «завтраком добропорядочных должников», полон решимости не лишать свое тело пищи, которую оно привыкло получать по утрам; а потому Хайно Меркеля перестраховки ради посылают дополнительно за хлебом, вдобавок поручают принести помидоры и сыр.