Живой пример
Шрифт:
— Актриса? — спрашивает Пундт. — Она была актрисой, эта Люси Беербаум?
— Биологом, — отвечает Хайно Меркель, — она была ученым с мировым именем. Она умерла почти два года назад. Умерла здесь, на нашей улице.
— Добровольно, — добавляет Марет, — да, Люси Беербаум умерла добровольно. Длительное голодание привело к полной потере сил, ее организм не способен был сопротивляться болезням.
— Она вызывала много споров как человек, — говорит Хайно Меркель, — она вызывала много споров как ученый, вот вам вполне современный пример из жизни.
Тут Хеллер, который до сей минуты даже имени Люси Беербаум не слыхал, пожелал на вполне законном основании узнать, по какой причине эта женщина голодала и даже умерла от голода. Хайно Меркелю, кажется, очень важно,
— Все началось двадцать лет назад. Надо вам сказать, что Люси Беербаум родилась не в наших краях, родители ее, правда, жили несколько лет в этом городе, но сама Люси родилась в Греции, а приехала сюда двадцать лет назад. И жила здесь со своей экономкой Иоганной. В Институте генетики она руководила лабораторией. Долгое время в ее доме жили две племянницы, примечательные главным образом тем, что доказывали, какими различными чертами могут обладать родные сестры. Каждое утро Люси Беербаум — рассеянная, но неизменно дружелюбная — шла к трамвайной остановке и частенько запаздывала ответить на приветствие. Как и во что одеваться, она определяла только сама. Ее строгий и все-таки девически-нежный профиль мог послужить моделью для чеканщиков монет. Каждую среду вечером в ее доме происходили дискуссии. В кругу избранных студентов она обсуждала свои общественные и политические убеждения. Всем была известна ее исключительная скромность, ее повседневная домашняя жизнь шла словно между прочим. Когда в стране, где она родилась, власть захватили военные, она уволилась из института. А когда узнала, что друг ее юности и кое-кто из ее коллег арестованы и отправлены новыми властителями как политические заключенные на какой-то остров, она на свой лад выразила им свое сочувствие: поселилась в комнатке тех же размеров, что и камеры заключенных, жила в тех же условиях, что и заключенные. И хотя в институте нуждались в ее сотрудничестве, она отказывалась жить иначе, чем живет заключенный, как она это понимала. Врача, который ее пользовал, она не желала видеть слишком часто. Она отказалась от чтения книг, на письма отвечала очень редко, а если и отвечала, то количество слов в письме соответствовало количеству, разрешенному заключенным. Директора института она как-то попросила придерживаться времени, которое установлено для посещения заключенных.
Экономка Иоганна, долгие годы служившая у Люси Беербаум, дважды брала расчет в период добровольного заключения хозяйки, считая, что не может пренебрегать своими обязанностями, как того желает Люси; но оба раза она уже через несколько часов возвращалась. Многое можно рассказать об изменении обстоятельств жизни Люси Беербаум, явившихся следствием добровольных лишений, многое об отношениях Иоганны и Люси Беербаум, которая распорядилась, чтобы в доме все шло по заведенному распорядку, как если бы ничего не стряслось. Однако после того, как Люси голодала восемьдесят восемь дней, стало совершенно очевидно, что она переоценила свои силы.
Все это доказано; и тем не менее многое в ее жизни осталось загадочным и недоказуемым, хотя кое-что уже написано о невероятном самоаресте Люси Беербаум, есть даже пьеса, ее премьера уже состоялась. Судя по всем записям и статьям, которые Хайно Меркель сохранил и собрал — только что вышла еще и романизированная биография, — выясняется, что образ этой скромной, не слишком еще старой женщины едва ли поддается описанию: вот ты ухватил с достоверностью одну черту, но внезапно весь облик начинает расплываться, вот ты после многих усилий определил исключительность этого человека — и тут же обнаруживаются его будничные черты, снижающие весь образ. Но именно подобная жизнь, всеми засвидетельствованная, может дать им материал, из коего они создадут нечто пригодное в духе своей задачи, настоящий живой пример, который нужно утвердить, в котором можно и усомниться. Но его еще требуется создать, доискаться, от шелушить от избыточных сведений.
Он, Хайно
Что скажет Хеллер на это предложение? Именно Хеллер, столь откровенно готовый все бросить и уехать. Он собирался было что-то сказать, но его опередила Рита Зюссфельд, заявив, что высветлить все до единой подробности жизни Люси Беербаум и преподнести их молодежи — задача нереальная, более того, если уж вообще это делать, так нужно ограничиться какой-то частью ее жизни, каким-то событием, которое, как его ни поверни, говорило бы засебя, подавало бы сигналы.
— Займемся, значит, ажурным выпиливанием, — бурчит Хеллер, — каждый вооружится пилкой, что-то рассчитает и вычертит, мы выпилим из сей сподручной фанерки, то бишь биографии, самые плодоносные кусочки, а потом все склеим. Что ж, это почти творчество.
А директор Пундт? Он прикрывает глаза, складывает руки на столе и объявляет: да, он кое-что видит, кое-что уже возникает и оформляется, а именно убежденность, что они напали на верный след.
— Что-то в этом есть, — говорит он, — что-то уже вырисовывается, еще не очень конкретно, но уже можно распознать обнадеживающие штрихи. А чаю больше нет? Пустяки, ради меня не стоит заваривать свежий, но леденец я на закуску позволю себе.
Марет просит не слишком считаться с ее мнением, она просто не придает такого большого значения Люси Беербаум, не представляет себе, как из ее жизни можно извлечь столько поучительного, чтобы тотчас возникла хрестоматийная фигура; слишком долго жили они по соседству, слишком часто наблюдала она ее странности; она, Марет, никак не представляет себе Люси Беербаум вдохновляющим примером, даже в период своих весенних мигреней.
Световое табло, думает Янпетер Хеллер, даже этот скромный, этот робкий протест, вспыхивает точно световое табло, и нам следует уделить ему достаточно внимания и по достоинству оценить; но, если уж на то пошло, нам следует помнить, что многое, очень многое остается еще в тени.
И он говорит:
— Кое-что нам неизвестно, многие вопросы остались открытыми, но у нас есть право выбора. Да, да, Люси Беербаум — достойный объект, чтобы предпринять еще одну попытку.
Рита Зюссфельд взглянула на Хеллера, и взгляд ее выражает удивленную благодарность, ей хотелось бы кивнуть ему, улыбнуться или дать понять, какое единодушие обнаружилось в их мнении, но Хеллер не поднимает глаз.
— Все, что я собрал, — говорит Хайно Меркель, — я предоставлю в ваше распоряжение. Моя подборка облегчит ваши поиски. Скажу вам наперед: вы сделаете необычайные открытия и наверняка найдете то, чего до сих пор не нашли. Подождите секундочку, материалы у меня в комнате.
— Ну, если я не ошибаюсь, — произносит Пундт, — завтрак оказался небесполезным.
— Все-таки я заварю вам свежего чаю, — говорит Рита Зюссфельд, — теперь и мне захотелось.
9
Станция городской железной дороги Ландунгсбрюккен. Как бы ее получше изобразить? Сделаем высокую насыпь, проложим по ней рельсовый путь — часть Портового кольца, затем соорудим перрон, хотя и крытый, но не защищенный от сквозняка; теперь надо увешать стены рекламой обувных и страховых фирм и позаботиться о ящиках с прорезью, куда пассажир мог бы бросить использованный билет, — и вот станция почти готова. Надо еще установить автоматы с сигаретами и жевательной резинкой, урны и, наконец, деревянные скамьи для ожидающих — если они пожелают, то перед самым отъездом смогут удостовериться в том, что едва различимый внизу гамбургский порт и на этой расцвеченной флагами юбилейной неделе по-прежнему кишмя кишит судами.