Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
Шрифт:
Капли пота уже стекали по лицу Билла.
— Это не есть традиция нашего народа — пить из нога! — оправдывался Билл.
— А из рога пить можно? — допытывался я.
— Да, из рога пить этикет допускает! — согласился Билл.
— Из женской туфельки тоже можно пить? — поинтересовался я.
— Да, в исключительный случай раньше так допускалось! — подтвердил Билл.
— Так почему же из туфельки можно, а из самой ноги — нельзя? — демагогически вопрошал я.
Бедный Билл чуть ни плакал.
— Я не в состоянии отвечать на ваш запрос! — признал свое поражение Билл.
— Молодец, я испытывал тебя, ты оказался принципиальным, правильным американцем! — по-американски широко улыбаясь, констатировал я. — А теперь выпьем за США — самую демократическую страну мира! После нас, разумеется! — быстро добавил я.
Налив вино в бокал я вручил его Биллу, себе налил снова в ногу, и, чокнувшись, мы выпили.
— Да, у нас достаточно демократическая страна! — простодушно подтвердил Билл, выпивая.
Я намеревался вечером идти в русскую баню, благо она была в двух минутах ходьбы — это «Тетеринские бани». Предложил и Биллу сходить туда вместе. Обещал потереть спину.
Бедный Билл вспотел опять.
— Отстань от Билла, а то получишь! — рассвирепела Ольга.
— А что получу, доллары? — поинтересовался я.
— Доллары у вас не являются платежной валютой, их надо преобразовывать в рубли, так нас инструктировали! — толково пояснил нам Билл, и мы расстались — я ушел в баню.
Если американцы все, такие как Билл, то как же там скучно! Как там живет Оля, привыкшая к моему искрометному юмору? А мои ученики, уехавшие жить туда, дурят там своих сотрудников, признаваясь, что они, якобы, засланные агенты КГБ, и те им верят. Бледнеют от страха! Добрые, порядочные, правдивые ребята — эти американцы! Только очень уж наивные. Как они еще выдерживают наплыв наших ушлых «русаков» к себе — ума не приложу!
Итак, для интимных встреч я стал использовать дачу в Расторгуево, но покоя мне не было и там. Однажды уже в декабре, я выделил день специально для консультаций Осе Юдовскому. День мы с ним поработали, прерывая занятия прогулками по природе. Поблизости от дачи было кладбище (из-за чего я по вечерам боялся даже в туалет выходить), и небольшие озера. Лед на них был еще гладкий, на нем — небольшой слой снега, который легко стирался ботинками, а под снегом лед казался почти черным, и на нем можно было легко писать слова. И я, недолго думая, вывел ботинками трехметровые буквы: «Долой КПСС!». Перепуганный Ося тут же принялся их лихорадочно стирать.
— Нурбей Владимирович, как вы можете такое писать, увидят с вертолета — арестуют! — беспокоился Ося.
— А как узнают, что это мы писали? — поинтересовался я.
— Не мы, а вы, — поправил Ося, — а узнают по почерку; дайте мне защитить диссертацию, а потом пишите, что хотите!
Теперь, живя в Америке, мой ученик — миллионер Ося, наверное, уже не боится писать на американских озерах: «Долой КПСС!». Если у них озера вообще замерзают!
Вечером выпили и спокойно улеглись спать. А ночью, что-то часа в два, вдруг раздается стук в окно. Моя кровать была как раз близ него. Я испуганно вскочил, включил свет и посмотрел в стекло. А там маячило что-то зеленое и бледное лицо посередине, и окно-то, как раз выходит на кладбище.
— Кранты! — решил я, и с истерическим криком заметался по комнате, — не иначе — привидение!
Вскочивший на мои крики Ося всмотрелся в окно попристальнее, и успокоил меня:
— Так то же Тамара Федоровна!
Ося знал Тамару Федоровну еще по институту, да и по многочисленным встречам в Курске.
— А как она могла оказаться тут ночью? — не поверил я.
— Вот у нее и спросите! — посоветовал Ося.
Мы открыли дверь дачи и не без страха пустили замерзшую Тамару внутрь. Она была в зеленом пальто и в мохнатой зеленой же шапке. Вина у нас уже не оставалось, но она привезла бутылочку мадеры с собой. Оказывается, она летела в Курск с Урала, где была в командировке. А самолет сделал посадку в Домодедово, которое рядом с Расторгуево. Вот Тамара и решила навестить меня на даче, без какой-нибудь гарантии, что я в эту ночь именно там. Взяла такси и приехала. Что она делала бы, не застань меня здесь, даже не представляю! Поэтому я дал ей один ключ на всякий случай, если надумает вдруг меня ночью проверять, а на даче пусто. Хоть переночевать будет можно.
Застав меня с Осей, Тамара успокоилась, хотя продолжала подозрительно посматривать на нас. Тогда я и пояснил ей, что один здесь ночью я бы не остался и за кило золота. Не будь Оси, не попала бы она ночью на теплую дачу, а делала бы нивесть что. И ее грязные подозрения я отметаю напрочь! Мы переместили Осю в соседнюю маленькую комнатку и плодотворно переночевали. Вечером Тамара уехала в Курск поездом.
А ключом от дачи Тамара Федоровна не преминула воспользоваться. А получилось это так. Встречая в ИМАШе Инну, я иногда спрашивал у нее про Тамару — маленькую.
— У нее все о'кей! — говорила обычно Инна, — о тебе и не вспоминает, у нее много поклонников!
А тут как-то Инна призналась, что Тамара была беременна от меня и сделала аборт, причем очень поздний, и долго болела после этого. На мой вопрос, почему мне об этом ничего не сказали, Инна поинтересовалась:
— А чем бы ты смог нам помочь?
— Хотя бы деньгами, ведь это всегда нужно, врачу, там, заплатить, или на что другое… неуверенно сказал я.
— Аборты делают бесплатно, да и вообще мы здесь обошлись без тебя! — как-то вызывающе ответила Инна.
Так и не разобравшись, кто это мы, и кому это нам, я понял, что на восстановление отношений с Тамарой-маленькой, после всего произошедшего рассчитывать нельзя. И почему-то пригласил Инну в Расторгуево.
Она долго колебалась, но завтра была суббота — выходной день, и все-таки согласилась. Инна несколько раз предупредила меня, чтобы я не думал приставать там к ней, и я уже пожалел, что пригласил ее. Но, так или иначе, мы приехали в Расторгуево, взяли в сельмаге вина с закуской и пошли на дачу. Выпили, вышли погулять по глубокому снегу, вернулись, еще выпили. И легли спать, каждый на свою койку. Я на свою — широкую, а Инна на Осину — узкую.
Как настоящий педант, я, дав слова не приставать, так и поступил. Заснул себе без всяких дурных мыслей. И вдруг среди ночи меня будят… поцелуем. Я уже был готов вскочить и кричать от страха, но увидел, что это Инна. Видимо, пожалела о сказанной фразе — «не приставай». Пришлось нарушить слово джентльмена, причем два раза — еще под утро. Хотя приставанием с моей стороны я бы это не назвал, скорее это было «непротивление приставанию со стороны партнера». А об этом я слова не давал.
В субботу мы встали поутру, выпили чаю, почистили зубы, сходили в туалет, который одиноко стоял в глубине двора, и выехали в Москву. Причем на вокзал шли «по сокращенке» — Инна куда-то спешила.