Жизнь Николая Клюева

Азадовский Константин Маркович

Сильным духовным потрясением оказалась для поэта начавшаяся война с Германией. Это событие Клюев переживал настолько остро, что даже собирался идти на фронт братом милосердия. «Я подавал прошение о желании моем поступить братом милосердия, но помехой послужило мое увольнительное свидетельство по тяжкой болезни от солдатчины, то я думаю ехать в Петроград на переосвидетельствование», – писал Клюев Миролюбову 16 апреля 1915 года, добавляя при этом, что брат его «бросил всю домашность и ушел добровольцем». Чуть позже Клюев отказался от своего намерения, но злободневная военная тематика пронизывает большую часть его стилизаций того времени. Произведения, навеянные русско-германской войной, составили впоследствии сборник «Мирские думы»; в основном эта книга была готова уже летом 1915 года. К этому времени Клюев – желанный автор для многих столичных

редакций. Благодаря А.А. Измайлову он публикует свои стихотворения в «Биржевых ведомостях» и еженедельном художественно-литературном журнале «Огонек». Свои страницы открывают Клюеву и видные петроградские журналы «Северная звезда» и «Северные записки». Следует упомянуть также еженедельник «Голос жизни», выходивший в Петербурге с конца 1914 по май 1915 года. Издателем журнала значился Д.В. Философов, редактировал его писатель Л.В. Берман. «Присылаю Вам еще несколько своих произведений, – писал Клюев Л.В. Берману, – которые нуждаются в предварительном исправлении, так как написаны с ошибками в словах и знаках. Извиняясь за беспокойство, почтительнейше прошу Вас о следующем: живу я в бедности и одиночестве и был бы обрадован несказанно, если бы Вы нашли возможность высылать мне Ваш журнал».

В «Голосе жизни» (№ 20) действительно было напечатано шесть стихотворений Клюева. Однако еще до этого, в № 17, появилась статья «Земля и камень», подписанная «Роман Аренский» (один из псевдонимов З.Н. Гиппиус), – предисловие к стихам молодого Есенина, помещенным в том же номере. Гиппиус сравнивала Есенина с Клюевым (отмечая, что «стихи их разны»), Фетом и Кольцовым. Это была первая статья о поэзии Есенина и первое сопоставление имен Есенина и Клюева, которое через полгода станет для русской печати привычным и естественным.

Во второй половине 1915 года Клюев готовится к новой поездке в Петроград; требовалось срочно найти издателя для «Мирских дум». «По осени думаю издать книжку про то, что волнует теперь всех, – не знаю, найдется ли издатель, а стихи, навеянные событиями, хвалят и газеты и книжники», – пишет Клюев В.С. Миролюбову 22 июня 1915 года. Была, однако, и другая причина, торопившая его в Петроград. Клюев ожидал увидеть в столице Сергея Есенина, с которым у него уже несколько месяцев назад завязалась многообещающая переписка.

Глава 6

С ЕСЕНИНЫМ

В те самые дни, когда в «Голосе жизни» печатались стихи Есенина, Клюев получил от него первое письмо.

«Дорогой Николай Алексеевич!

Читал я Ваши стихи, много говорил о Вас с Городецким и не могу не писать Вам. Тем более тогда, когда у нас есть с Вами много общего. Я тоже крестьянин и пишу так же, как Вы, но только на своем рязанском языке, – сообщал Есенин, – <...> я хотел бы с Вами побеседовать о многом, но ведь «через быстру реченьку, через темненький лесок не доходит голосок». Если Вы прочитаете мои стихи, черканите мне о них. Осенью Городецкий выпускает мою книгу «Радуница». В «Красе» я тоже буду. Мне очень жаль, что я на этой открытке ничего не могу еще сказать...».

Письмо написано 24 апреля 1915 года. И уже 2 мая Клюев откликается на обращенные к нему слова Есенина. В первых же строках Клюев пытается резко отъединить поэта-крестьянина от его «городских» покровителей: «Милый братик, почитаю за любовь узнать тебя и говорить с тобой, хотя бы и не написала про тебя Гиппиус статьи, и Городецкий не издал твоих песен». Заканчивалось письмо Клюева многозначащей фразой: «Мне многое почувствовалось в твоих словах, продолжи их, милый, и прими меня в сердце свое». А в следующем из его сохранившихся писем к Есенину были такие строки: «Я очень люблю тебя, Сережа, заочно – потому что слышу твою душу в твоих писаниях – в них жизнь, невольно идущая». С обмена этими письмами и начинается дружба Клюева с Есениным – одна из драматических глав в истории русской поэзии XX века.

В августе происходит встреча поэтов на страницах «Ежемесячного журнала»: клюевское стихотворение «Смерть ручья» («Туча – ель, а солнце – белка...») соседствует с двумя стихотворениями Есенина («Выткался на озере...» и «Пастух»). А в начале сентября Клюев приезжает в Петроград и 6 сентября пишет Есенину, что хотел бы устроить с ним «совместное чтение» стихов о войне. «Я смертельно желаю повидаться с тобой – дорогим и любимым, и если ты – ради сего – имеешь возможность приехать, то приезжай немедля...» – просит он Есенина 23 сентября.

В первые дни октября Есенин и Клюев наконец встречаются в Петрограде.

Между поэтами сразу же устанавливаются доверительные дружеские отношения, и в ближайшие месяцы они не расстаются друг с другом. «Вероятно, у меня он познакомился с Есениным, – вспоминал Городецкий. – И впился в него. Другого слова я не нахожу для начала их дружбы. <...> Чудесный поэт, хитрый умник, обаятельный своим коварным смирением, творчеством вплотную примыкавший к былинам и духовным стихам Севера, Клюев, конечно, овладел молодым Есениным, как овладевал каждым из нас в свое время».

Сохранилось малоизвестное свидетельство – запись в дневнике петербургского переводчика и коллекционера Ф.Ф. Фидлера, сделанная 6 октября. Видно, что уже через несколько дней после состоявшегося знакомства Клюев и Есенин чувствуют себя близкими приятелями.

«Сегодня Измайлов пригласил меня на обед. <...> Были также оба народных поэта: после обеда я позвал их к себе: 27-летний Ник<олай> Алексеев<ич> Клюев <...> и 20-летний Серг<ей> Александр<ович> Есенин (приятное мальчишеское лицо с доверчиво-наивными глазами из-под светлых курчавых волос). Оба – старообрядцы. <...> Клюев <...> живет со своим 75-летним отцом в избе на берегу реки; он черпает из нее воду, готовит еду, стирает белье, моет полы – словом, ведет все хозяйство. Он не курит, однако употребляет мясо (в его забытой Богом деревне не растут даже огурцы и капуста) и пьет пиво (у меня). В юности он носил на теле вериги; на мой изумленный вопрос, для чего он это делал, он ответил просто: «Для Бога». Увидев у меня обрамленный автограф Гейне, он обратился к Есенину и сказал ему с упреком, который, казалось, относился не только к Есенину, но и к нему самому: «Из семи строк сделано четыре! Видишь, как люди писали!» Оба восхищались моим музеем и показались мне достаточно осведомленными в области литературы. Увидев гипсовую голову Ницше, Есенин воскликнул: «Ницше!»... Видимо, Клюев очень любит Есенина: склонив его голову к себе на плечо, он ласково поглаживал его по волосам».

В течение последующих дней и недель Есенин и Клюев всюду появляются вместе. Так, 7 октября оба навещают молодого поэта и художника В.А. Юнгера, который зарисовывает каждого из них. 21 октября Клюев и Есенин в гостях у Блока; в своей записной книжке Блок в этот день отметил: «Н.А. Клюев – в 4 часа с Есениным (до 9-ти). Хорошо». Общаются они и с писателем И.И. Ясинским, в то время – активным сторонником «народной» литературы. Опираясь на поддержку Городецкого, Измайлова, Ясинского и других, они быстро вовлекаются в литературную жизнь столицы. Как непосредственный результат их встреч с Измайловым и Ясинским следует рассматривать, видимо, новое совместное выступление поэтов в печати: 11 октября в газете «Биржевые ведомости» их фамилии опять появляются рядом (есенинское стихотворение «Выть» и клюевское «В этот год за святыми обеднями...»). В начале ноября 1915 года оба поэта посещают дом известного юриста и общественного деятеля И.В. Гессена, где набросок с Есенина делает А.Н. Бенуа. С успехом проходят в Петрограде их первые «крестьянские» вечера. 21 октября оба читают свои произведения в редакции «Ежемесячного журнала». Присутствовавший на чтении писатель Б.А. Лазаревский записал в своем дневнике:

«Вечером пошел я в «Ежемесячный журнал». Думал, что проскучаю, а вышло интересно. Читал я свой рассказ, ну да сие не важно, а важно, что я, вообще не любящий стихов, кроме Лермонтова и Шевченко поэтов почти не чтущий, вдруг услыхал двух поэтов – да каких! Великорусский Шевченко этот Николай Клюев, и наружность как у Шевченка в молодости. Начал он читать негромко, под сурдинку басом. И очаровал. Проникновеннее Некрасова, сочнее Кольцова. Миролюбов плакал... Чуть было не плакал и я. Не чтение, а музыка, не слова, а евангелие, а главное – дикция особенная... Как нельзя перевести Шевченка ни на один язык, даже на русский, сохранив все нюансы, так нельзя перевести и Клюева. <...> И далеко же этим футуристам и Маяковским с их криком и воем до этой музыки, точно весь народ русский говорит. Затем выступал его товарищ, Сергей Есенин. Мальчишка 19-летний, как херувим блаженности и завитой, и тоже удивил меня. В четверть часа эти два человека научили меня русский народ уважать и, главное, понимать то, что я не понимал прежде, – музыку слова народного и муку русского народа – малоземельного, водкой столетия отравляемого. И вот точка. И вот мысль этого народа и его талантливые дети Есенин и Клюев».