Чтение онлайн

на главную

Жанры

Шрифт:

Влияние Клюева на Есенина было в то время огромным. Всячески опекая своего «меньшого брата», Клюев старался нейтрализовать воздействие, которое оказывали на Есенина З.Н. Гиппиус, Городецкий и другие литераторы. Он укреплял в Есенине неприязнь к петербургской интеллигенции, поддерживал его религиозно-народнические искания, щедро делился с ним знаниями и опытом, обсуждал его новые произведения. Еще в сентябре 1915 года, узнав, что Есенин – не без участия Городецкого – решил отдать первый сборник своих стихов в суворинское издательство «Лукоморье», Клюев счел своим долгом вмешаться. Он убедил Есенина порвать с «Лукоморьем» – «кандальным отделением "Нового времени"» и рекомендовал своего питомца издателю М.В. Аверьянову, с которым вел в то время переговоры об издании «Мирских дум». «Лепил я твою душеньку, как гнездо касатка», – скажет позднее Клюев о своем погибшем собрате («Плач о Сергее Есенине»). Широко известны и признания самого Есенина

о том, какую огромную роль сыграл в его жизни Клюев. «Как был он моим учителем, так и останется, – говорил о нем Есенин своему приятелю В.И. Эрлиху за несколько дней до смерти. – Люблю я его».

Однако в отношении Клюева к Есенину – для современников это не было секретом – присутствовал и другой оттенок: эротический. Полюбив «Сереженьку» глубоко и нежно, Клюев пронес это чувство до конца своих дней. Его стихи, посвященные «прекраснейшему из сынов крещеного царства», – лучший образец русской лирики такого рода. По циклу «есенинских» стихов Клюева видно, как его любовный идеал принимает форму некоего триединства, в котором для поэта воедино сливаются «супруг» («жених»), «сын» и «брат». «Не ты ль, мой брат, жених и сын, Укажешь путь к преображенью» – восклицает поэт («Изба – святилище земли...», 1916-1917). Еще более определенно – в стихотворении «В степи чумацкая зола...» (1921): «Супруги мы...»

В воспоминаниях В.С. Чернявского, дружившего в те годы с Есениным, имеется пассаж, который был известен долгое время лишь благодаря публикации английского русиста Г. Маквея. Вот его текст:

«...Ни одной минуты я не думал, что эротическое отношение к нему <Есенину> Клюева в смысле внешнего его проявления могло встретить в Сергее что-либо кроме резкого отпора, когда духовная нежность и благостная ласковость перешли в плоскость физиологии.

С совершенно искренним и здоровым отвращением говорил об этом Сергей, не скрывая, что ему пришлось физически уклоняться от настойчивых притязаний «Николая» и припугнуть его большим скандалом и разрывом, невыгодным для их поэтического дела. <...>

По возвращении из первой поездки в Москву Сергей рассказывал, как Клюев ревновал его к женщине, с которой у него был первый – городской – роман. «Как только я за шапку, он – на пол, посреди номера, сидит и воет во весь голос по-бабьи: не ходи, не смей к ней ходить!»...

Повторяю, однако, что в иной – более глубокой – сфере сознания Сергей умел относиться к Клюеву по-другому...».

В конце января – начале февраля 1916 года в издательстве М.В. Аверьянова выходят почти одновременно «Радуница» Есенина и «Мирские думы» Клюева. Этот четвертый сборник стихотворений Клюева, как и предыдущие его книги, имеет двойственную структуру. С одной стороны, в него вошли произведения, навеянные войной и написанные в 1915 году (раздел «Мирские думы» с посвящением «Памяти храбрых»). Это – стилизация в духе былин или сказов («Мирская дума», «Поминный причит» и др.). С другой стороны, в книге представлены «песни» Клюева, написанные в 1913-1914 годах и близкие к «Лесным былям» (раздел «Песни из Заонежья»).

Бытует мнение, что «Мирские думы» проникнуты псевдорусским лжепатриотическим пафосом. «Накануне и во время империалистической войны Клюев, впавший в воинствующий квасной патриотизм и писавший лубочные «беседные наигрыши» о «Вильгельмище, царище поганом», прямиком и быстро шел к сближению с наиболее темными и реакционными силами. От его бунтарских настроений к тому времени не осталось и следа». Это категорическое утверждение советского литературоведа В.Н. Орлова требует серьезных уточнений. Действительно, в стихотворениях Клюева о войне звучат подчас лжепатриотические нотки; встречаются и откровенно антигерманские выпады («Беседный наигрыш», «Гей, отзовитесь, курганы...», «Русь» и др.). Однако значение его военного цикла 1915 года определяется вовсе не этими особенностями. Клюев пытается взглянуть на современные события глазами «народа», говорить о них «народной» речью. Его восприятие русско-германской войны, скорее, отражает тот патриотический подъем, которым были захвачены, – разумеется, не без влияния официальной пропаганды – тысячи русских крестьян, одетых в солдатские шинели. Герои Клюева сражаются не «за царя и отечество», но прежде всего – за родную русскую землю. И не разудалые «братушки-солдатушки», а былинные герои – «Муромцы, Дюки, Потоки» – поднимаются в стихах Клюева на ратный подвиг; их осеняют чтимые в России святые – Георгий Победоносец, Митрий (то есть Дмитрий) Солунский, Лазарь Преподобный. И даже отношение Клюева к «чужедальщине» и «басурманской орде» передано в стилистике народных представлений о «германце»:

Народилось железное царство

Со Вильгельмищем, царищем поганым.

У него ли, нечестивца, войска – сила,

Порядового народа – несусветно;

Они веруют Лютеру-богу,

На себя креста не возлагают,

Великого говения не правят,

В Семик-день веника не рядят.

Главное, что привлекает и пленяет читателя «Мирских дум», – это образ родины, России, запечатленный поэтом выразительно, ярко. Обезлюдевшая осиротевшая деревня, покосившиеся избы, крестьянские матери, оплакивающие погибших сыновей, богомольцы и калеки, творящие молитву «о солдате в побоище смертном», – такой предстает со страниц клюевской книги охваченная войною страна. Поэт оплакивает народное горе и, подобно деревенским бабам, причитает, сокрушаясь о «покойных солдатских душеньках» («Что ты, нивушка, чернешенька...», «Солдатка», «Поминный причит» и др.). Эта особенность «Мирских дум» была отмечена уже В.Г. Базановым, который, между прочим, установил, что Клюев без особых изменений включает в текст своих произведений отрывки из народных причетей.

Вместе с тем в «Мирских думах» В.Г. Базанов находил «художественно не оправданное стилизаторство», «фольклорный гиперболизм» и «избяные метафоры». Действительно, эта книга еще более, чем «Лесные были», изобиловала областными словами, непонятными широкому читателю, простонародными выражениями, а также неологизмами, изобретенными самим Клюевым. «Не косач в силке ломит шибанки», «Неедуча солодяга без прихлебки», «Рыбьи глазки с зенчугом не спутать, Корзным стегом выпестрить очелье», «Не медушник-цветик поит дрема Павечерней сыченой росою» – такого рода приемы существенно определяют стилистику «Мирских дум». В аналогичном стиле писал одно время и Есенин («Песнь о Евпатии Коловрате»). Клюевские «Думы» перенасыщены подобной лексикой, и это мешает восприятию стихов, отчасти ослабляет художественный эффект. Но нельзя забывать, что в 1913-1915 годах Клюев стремился к созданию особого «народного» поэтического языка. Освоение диалектизмов и других «потаенных» слов казалось ему одной из главных художественных задач, которую он должен осилить. В письме к Миролюбову от 16 апреля 1915 года Клюев обосновывает свое право художника на использование «народных» слов и протестует против каких бы то ни было пояснений к ним.

«В меня не вмещается ученое понятие о том, что писатель-певец дурно делает и обнаруживает гадкий вкус, если называет предметы языком своей родной местности, т.е. все-таки языком народным. <...> В присланном Вам мною моем «Беседном Наигрыше», представляющем из себя квинтэссенцию народной песенной речи, есть пять-шесть слов, которые бы можно было объяснить в подстрочных примечаниях, но это не только изменяет мое отношение к читателю, но изменяет и самое произведение, которое, быть может, станет понятнее, но в то же время и станет совсем новым произведением – скорее, нарушением моего замысла произвести своим созданием известное впечатление. Поэтому будьте добры и милостивы не делать никаких пояснительных сносок к упомянутому «Беседному Наигрышу» и оставить его таким, каким я Вам передал...».

Увлечение Клюева старинными и областными словами, достигнув особой силы в «Мирских думах» и «Песнях из Заонежья», в дальнейшем заметно спадает. В равной степени тускнеет и стилизаторская манера, преобладавшая в его стихах 1913-1915 годов. Более поздние стилизации Клюева (например, «Поддонный псалом», 1916) отличны от «былей» и «песен» его первых книг. Клюев постепенно возвращается к «литературности» своих произведений 1905-1911 годов, но уже как зрелый мастер.

Появление «Мирских дум» приветствовала поэтесса З.И. Бухарова, и ранее восторженно писавшая об олонецком поэте. Более сдержанно, но в целом одобрительно высказался об этой книге поэт и критик Н. Венгров, видевший в ней «тяготенье к эпосу». Характерно, что и Бухарова, и Венгров, вместе с книгой Клюева, подвергали разбору и «Радуницу» Есенина: оба имени воспринимались как литературно родственные. Объединил эти имена и писатель Н.Н. Вентцель; он отметил, что Есенин и Клюев внесли «некоторую новую освежающую струю в нашу начинающую уже дряхлеть поэзию». Но решающее значение для литературной репутации Клюева имели статьи Иванова-Разумника и П.Н. Сакулина.

Развивая и углубляя миф о Клюеве – носителе «народной души», Иванов-Разумник возвещал в статье «Земля и железо» (1916): «Впервые приходит в литературу поэт от такой глуби народной, от олонецких «скрытников», от «кораблей» хлыстовских, от «сказителей» былинных. И речь его – подлинное «словотворчество», новое для города, старое для народа <...> сила его – в земле и в народе». Иванов-Разумник писал о том «водовороте», в котором, по его мнению, оказался русский народ: с одной стороны, Запад, внешняя цивилизация, война, «железо»; с другой – Восток, подлинная культура, любовь, «земля». «Вот мудрость земли, – провозглашал Иванов-Разумник, – конечная победа – за силой любви, за силой духа, а не за силой железа, в чьих бы руках оно ни было». С «мудростью земли» связывал критик и творчество Клюева, уходящее корнями в русскую почву. «Все это «восток», «романтизм», «анархизм», «мистика», но за этими покрывалами скрыта подлинно душа народная», – восклицал Иванов-Разумник. Пафос этой статьи и некоторые ее положения были глубоко восприняты прежде всего самим Клюевым.

Поделиться:
Популярные книги

Сама себе хозяйка

Красовская Марианна
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Сама себе хозяйка

Вечный Данж V

Матисов Павел
5. Вечный Данж
Фантастика:
фэнтези
7.68
рейтинг книги
Вечный Данж V

На границе империй. Том 5

INDIGO
5. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
7.50
рейтинг книги
На границе империй. Том 5

Счастье быть нужным

Арниева Юлия
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.25
рейтинг книги
Счастье быть нужным

Любовь Носорога

Зайцева Мария
Любовные романы:
современные любовные романы
9.11
рейтинг книги
Любовь Носорога

Мастер 6

Чащин Валерий
6. Мастер
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Мастер 6

Золотая осень 1977

Арх Максим
3. Регрессор в СССР
Фантастика:
альтернативная история
7.36
рейтинг книги
Золотая осень 1977

Виконт. Книга 3. Знамена Легиона

Юллем Евгений
3. Псевдоним `Испанец`
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
7.00
рейтинг книги
Виконт. Книга 3. Знамена Легиона

На границе империй. Том 6

INDIGO
6. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
боевая фантастика
космическая фантастика
попаданцы
5.31
рейтинг книги
На границе империй. Том 6

Столичный доктор

Вязовский Алексей
1. Столичный доктор
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
8.00
рейтинг книги
Столичный доктор

Вернуть невесту. Ловушка для попаданки

Ардова Алиса
1. Вернуть невесту
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
8.49
рейтинг книги
Вернуть невесту. Ловушка для попаданки

Чехов. Книга 3

Гоблин (MeXXanik)
3. Адвокат Чехов
Фантастика:
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Чехов. Книга 3

Неудержимый. Книга IX

Боярский Андрей
9. Неудержимый
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Неудержимый. Книга IX

Колючка для высшего эльфа или сиротка в академии

Жарова Анита
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Колючка для высшего эльфа или сиротка в академии