Жизнь Николая Клюева
Шрифт:
В феврале 1918 года умирает отец Клюева. Оставшись один, Клюев покидает Рубцово, переезжает в Вытегру и вступает там в партию большевиков. 10 мая 1918 года* [Далее все даты – по новому стилю] петрозаводская губернская газета поместила следующую заметку: «По сообщению «Вытег<орских> известий» Н. Клюев вошел в ряды партии большевиков и принимает в ее работе самое активное участие. На вечере, посвященном памяти Маркса, поэт поставил свою пьесу из революционной жизни «Красная Пасха», песнь мщения, скорби и проклятья тем, кто предали социалистическую революцию. Там же он произнес остроумное «Малое слово от уст брата-большевика», восторженно встреченное аудиторией».
Текст «Красной Пасхи» до сих пор не найден. Подробности о ней можно узнать из вытегорской газеты: «Эта пьеса, алмазная жемчужина, такая сильная, захватывающая за живое, потрясающая глубиною красочной мысли, – вылилась на бумагу, кажется, только ради вечера, и нам, вытегорам, выпало великое счастье первыми увидеть ее у себя – на вечере коммунистов-большевиков», – рассказывал очевидец. Уже одно название пьесы говорит о том, что Клюев воплотил в ней свое особенное понимание революции. «Певцу революции хочется слить пасхальный звон храмов с красным звоном революции, – писал В. Львов-Рогачевский, – страстотерпца Христа пасхальных песнопений сблизить с самоотверженным героем революции, хочется повенчать религиозное с революционным». После спектакля «Красная Пасха» один из вытегорских священников обрушился на Клюева с церковной кафедры: почему, дескать, большевики кощунствуют – поют «Христос воскресе»?
Поселившись в Вытегре, Клюев сближается с некоторыми из местных руководителей, прежде всего – с А.В. Богдановым (1898-1925), молодым коммунистом, занимавшим в те годы ряд ответственных должностей в уезде. В 1918 году он был одним из редакторов губернских «Известий». Богданов увлекался литературой, писал статьи и стихи; в 1918-1919 годах находился под огромным влиянием Клюева и его поэзии. Уже в мае 1918 года в губернских «Известиях» была помещена его большая статья о Клюеве – «Пророк Нечаянной Радости», перепечатанная в уездной газете. О Клюеве Богданов писал в 1918 году неоднократно, посвящал ему свои стихи; в них без труда различимы и клюевские интонации:
Ночь лучезарней алмаза –
Дум караван бесконечный,
Ветви садов Шираза –
Там за лучиною Млечной...
К Богданову обращен ряд стихотворений Клюева: цикл «Вороньи песни», стихотворение «Женилось солнце, женилось...» и др. Слова посвящений («возлюбленному», «вещему другу») говорят о тесной близости между Клюевым и Богдановым; возможно, общением с ним поэт пытался заглушить терзавшую его боль за Есенина.
Искренне и увлеченно погружается Клюев в жизнь тогдашней Вытегры; почти ни одно культурно-массовое мероприятие в городе не обходится без его содействия. Он принимает, например, участие в «красных вечерах», которые систематически проводились в Вытегре в 1918 году. В конце июля Клюев избирается почетным председателем Вытегорской организации РКП(б).
В первых числах августа Клюев приезжает из Вытегры в Петроград; здесь он проводит примерно полгода. И на этот раз главная причина его приезда – устройство издательских дел. В новой обстановке Клюев желает печатать свои «народные» произведения не в частном, а государственном издательстве и при этом – массовым тиражом.
16 августа Клюев резко порывает отношения с М.В. Аверьяновым. Поиски иных издательских возможностей приводят его к М. Горькому. Осенью 1918 года Клюев обращается к нему с просьбой: помочь через Луначарского в издании «Песнослова».
«Единственное мое богатство, – пишет М. Горькому Клюев, – это четыре книжки стихотворений, в совокупности составивших «Первый том» моих сочинений, и новая, не видевшая света книга, в которую вошли около 200 стихотворений, в большинстве своем отразивших наше красное время, разумеется, в самом широком смысле, чаше так, как понимает его крестьянская Рассея». Лукавя, Клюев, между прочим, утверждал, что его бывшие издатели (то есть Аверьянов) отказываются от издания его «большевистского первого тома». На самом деле в его четырех ранее изданных книжках, образующих первый том, не было ровным счетом ничего «большевистского». Да и М.В. Аверьянов вовсе не отказывался издать Клюева: договор был расторгнут по требованию самого поэта.
Пытаясь издать свои «большевистские» стихи, Клюев в те месяцы явно заигрывал с новой властью, уже достаточно проявившей свою подлинную – бесчеловечную! – суть (в особенности – после подавления левоэсеровского мятежа в июле 1918 года). Поэт настойчиво ищет сближения с Пролеткультом – организацией, казалось бы, чуждой «крестьянскому» поэту, принимает участие в общественных мероприятиях Пролеткульта.
«Завтра 23 ноября в 6 1/2 час. веч., – сообщала 22 ноября 1918 г. газета «Петроградская правда», – в Народном Доме при Рождественском Районном Совдепе клубом имени Карла Маркса устраивается концерт-митинг с участием лучших сил Пролеткульта (докладчик которого выступит с темой «Пролетарская культура») и известного народного поэта Н.А. Клюева. Докладчиком от ЦК РКП большевиков выступит тов. Евдокимов».
Среди революционных поэтов, с которыми пересеклись в 1918 году жизненные пути Клюева, следует в первую очередь назвать Владимира Кириллова, работавшего тогда в петроградском Пролеткульте. Встречаясь с Кирилловым, близким ему, по-видимому, своим крестьянским происхождением, Клюев в то же время страстно полемизирует с ним. Именно к Кириллову – в ответ на его знаменитое «Мы», тогдашний манифест пролетарской поэзии («Полюбили мы силу паров и мощь динамита»), – обращено программное стихотворение Клюева «Мы ржаные, толоконные...». Горячо и гневно противопоставляет здесь Клюев божественную тайну Жизни, которую знают якобы лишь «народные» художники, глухим и бездушным «стонам молота». Будущее русской культуры, строго заключает Клюев, принадлежит не «чугунным» с «бетонными», а «ржаным» и «запечным», чья родина – крестьянская Изба: «И цвести над Русью новою Будут гречневые гении». Сближение с Пролеткультом, как видно, не задевало глубинных основ клюевского мироощущения.
Новая власть взирала на Клюева вполне благосклонно – «народное» происхождение и ореол «народного» поэта говорили, само собой, в его пользу, а идейные расхождения «крестьянина» с «диктатурой пролетариата» были еще не столь очевидны. В ноябре 1918 года Петроградский совет рабочих и красноармейских депутатов издал новый сборник Клюева «Медный кит» (на титульном листе стоит дата «1919»).
Во вступительном «присловье» Клюев пояснял, что, по древней лопарской сказке, на Медном ките покоится Всемирная Песня. В книгу вошла одноименная поэма, полная трудных иносказаний, – попытка Клюева поэтически отобразить революционное и, как ему уже виделось, апокалиптическое «красное время». Наряду со стихотворениями, известными по первым клюевским сборникам, «Медный кит» объединил под своей обложкой и новые «революционные» произведения – некоторые из них печатались в 1917-1918 годах в газетах «Знамя труда», «Дело народа», «Красная газета», петроградском журнале «Пламя». Среди них встречались крайние по своей «революционности» строки, прославляющие насилие, казни, расстрелы. «Убийца красный – святей потира», «Хвала пулемету, не сытому кровью» – эти призывы, проникнутые ненавистью к врагам русской революции, напоминают столь же радикальные устремления Клюева эпохи 1905-1907 годов (достаточно вспомнить стихотворение «Победителям»). А. Измайлов, рецензируя сборник «Медный кит», удивлялся, что Клюев, «задумчивый, томный, застенчивый, пронизанный священным церковным глаголом», каким он являлся в своих ранних книгах, поет теперь ненависть и громит «классового врага». Измайлов полагал, что «нежность» и «жалостливость» – истинная стихия поэта, а его революционные стихи – ошибка.
На самом деле, «церковный глагол» и «ненависть» удивительным образом соединялись в клюевских стихах той поры. Так, воспевая, например, Коммуну на мотив «Боже, Царя храни», Клюев видит в ней своего рода «купель», в которой свершается новое крещенское таинство – очищение не водой, а кровью! Невольно вспоминается блоковское «огневое крещение» («Земля в снегу») или есенинское: «Радуйтесь! Земля предстала Новой купели» («Певущий зов», 1917):
Боже, Свободу храни –
Красного Государя Коммуны,