Жизнь Шарлотты Бронте

Гаскелл Элизабет

Сам Магомет не мог сдвинуть с места столько разнеженных племен Востока, сколько суровых народов привел в движение на Западе Петр. Должно быть, его красноречие было наделено той почти волшебной силой, [благодаря которой ему] которой удалось убедить королей заставить свои королевства выделить [дать] оружие и солдат, чтобы помочь Петру [в распоряжение Петра] в священной войне, которую он желал вести против неверных. Энергия Петра [Пустынника] не была никоим образом физической, поскольку природа или, лучше сказать, Бог безразлично распределяет свои дарования: одному из своих детей Он дарует грациозность, красоту и телесное совершенство, другому – дух и нравственное величие. Петр был невысокого роста, не слишком привлекательным внешне, но обладал такой смелостью, такой стойкостью, таким энтузиазмом и энергией, которые сокрушали любое препятствие и превращали волю одного человека в закон для целой нации. Чтобы правильно представить себе влияние, которое оказал этот человек на характеры [явления] и идеи своего времени, надо представить его посреди армии крестоносцев одновременно и пророком, и воином. Бедный отшельник в нищей [бедной] серой одежде выглядит более могущественным, чем сам король. Он окружен [страждущей] толпой, эти люди не видят никого, кроме него, в то время как сам он не видит ничего, кроме небес; его глаза, поднятые ввысь, кажется, говорят:

«Я вижу Бога и Его ангелов, и я забыл, как выглядит земля!»

В этот момент [Однако эта] нищая серая одежда [ряса] для самого Петра – то же, что одеяние пророка Илии, она есть облачение вдохновения, и Петр [он] читает знаки будущего, он видит обретенный Иерусалим, [он видит] освобожденный Гроб Господень, он видит, как серебряный полумесяц, сброшенный с Храма, сменяется хоругвью и красным Крестом. И не один Петр видит эти чудеса: он заставляет всех окружающих видеть их. Он воскресшает надежду и смелость в них [во всех этих людях, измученных невзгодами и лишениями пути]. Битва состоится только завтра, но кто победит – решено уже сегодня вечером. Петр обещал победу, и крестоносцы верят его слову так, как верил Израиль Моисею и Иисусу Навину (фр.).

¹⁶⁰ Битва при Гастингсе – сражение 1066 г. между англосаксонскими войсками и армией нормандского герцога Вильгельма, решающее событие для завоевания Англии.

¹⁶¹ «Она была вскормлена Библией» (фр.).

¹⁶² «Описание посмертное английской королевы» (фр.) – надгробная речь французского проповедника и богослова Жака Бениня Боссюэ (1627–1704) в честь королевы Генриетты Марии (1609–1669), вдовы Карла I.

¹⁶³ Имеется в виду шеститомное сочинение французского историка Франсуа Гизо (1787–1874) «История английской революции» (Histoire de la revolution d’Angleterre, 1826–1856).

¹⁶⁴ Имеется в виду книга лекций британского историка и писателя Томаса Карлейля (1795–1881) «О героях, их почитании и героическом в истории» (On Heroes, Hero-worship, and the Heroic in History, 1841).

¹⁶⁵ «Письмо миссионера из Сьерра-Леоне в Африке» (фр.).

¹⁶⁶ Большие каникулы (фр.).

¹⁶⁷ Имеется в виду семейство Диксон.

¹⁶⁸ Имеется в виду семейство Уилрайт; их старшая дочь Летиция стала подругой Ш. Бронте на всю жизнь.

¹⁶⁹ Религиозное чтение (фр.).

¹⁷⁰ Перевод И. Е. Грушецкой и Ф. Л. Медельсона.

¹⁷¹ Преподобному господину Бронте, евангелическому пастору и проч. и проч.

В субботу 5 ноября

Сударь,

весьма печальное событие заставило Ваших дочерей срочно вернуться в Англию, и их отъезд чрезвычайно огорчил нас, но в то же время вызвал и полное мое одобрение. Вполне естественно, что они решили утешить Вас в Вашем горе о той, которую взяло от Вас небо, и быть ближе к Вам, чтобы Вы могли лучше оценить тот дар, которым небо наградило Вас и который по-прежнему остается с Вами. Надеюсь, Вы простите меня, сударь, за то, что я пользуюсь этим обстоятельством, чтобы выразить Вам свое глубокое уважение. Я не имею чести знать Вас лично, но в то же время испытываю по отношению к Вам чувство искреннего почтения, поскольку по детям можно безошибочно судить об отце; и в этом смысле воспитание, которое мы обнаружили в Ваших дочерях, дает нам самое высокое представление о Ваших достоинствах и Вашем характере. Вам, без сомнения, будет приятно услышать, что Ваши дети весьма продвинулись во всех выбранных ими областях обучения и что этим прогрессом они обязаны исключительно своему трудолюбию и прилежанию. Таких учениц нам было почти нечему учить, и их продвижение есть плод Ваших трудов в большей степени, чем наших. У нас не было достаточно времени на то, чтобы преподать им многое, они обучились этому в родительском доме, и нам остается всего лишь направить их усилия и дать достойную пищу тем похвальным знаниям, которые Ваши дочери почерпнули из Ваших уроков и Вашего примера. Пусть же заслуженные похвалы, которые мы выражаем Вашим детям, послужат Вам некоторым утешением в том несчастье, которое Вас постигло, и с этой надеждой и пишем Вам; пусть это послужит для мадемуазель Шарлотты и мадемуазель Эмили прекрасной наградой за их усердие.

Теряя наших дорогих учениц, мы не можем скрыть от Вас, что испытываем печаль и беспокойство; мы скорбим, поскольку это скорое расставание разобьет те почти родительские чувства, которые они нам внушили, и наша боль возрастает при виде прерванных трудов, столь славно начатых и требующих только небольшого времени, чтобы прийти к столь же славному завершению. Через год каждая из Ваших барышень была бы совершенно в безопасности от возможных превратностей судьбы, каждая из них получила бы одновременно и образование, и педагогическую подготовку. Мадемуазель Эмили собиралась учиться играть на пианино, получая уроки у лучшего из бельгийских учителей; она и сейчас уже имела учениц; она утратила бы пробелы в знаниях и еще больше мешающую ей робость. Мадемуазель Шарлотта уже начинала давать уроки на французском и приобретать ту уверенность в себе, тот апломб, который так нужен педагогу; еще лишь год – и работа была бы закончена, и хорошо закончена. Тогда мы смогли бы, если Вам будет угодно, предложить Вашим дочерям – по крайней мере одной из них – место, соответствующее ее вкусам и способное дать ей ту прекрасную независимость, которую так трудно обрести молодой особе. Поверьте, сударь, что нами движет отнюдь не личный интерес, речь идет о сердечной привязанности. Надеюсь, Вы простите мне эти слова о Ваших детях, но мы так озабочены их будущим, как будто они являются членами нашего семейства. Их личные качества, их добросовестность, их исключительное усердие – вот и все причины, которые толкают нас на это, может быть, рискованное предложение. Мы знаем, сударь, что Вы способны более зрело и мудро, чем мы, оценить последствия, которые будет иметь для Ваших дочерей незаконченное образование. Вы сами решите, как следует поступить, и простите нам эту вольность, если соблаговолите принять во внимание, что причиной, побудившей нас действовать таким образом, было самое бескорыстное чувство, огорчающая нас необходимость смириться с тем, что мы не сможем больше быть полезны Вашим милым детям.

Прошу Вас, сударь, принять мои заверения в глубочайшем уважении,

К. Эже (фр.).

¹⁷² Учительница, осуществляющая надзор; классная дама (фр.).

¹⁷³ Запретная аллея (фр.). Эта узкая, спрятанная в зелени аллея в саду пансионата была запретной для учениц, поскольку соседствовала со школой для мальчиков.

¹⁷⁴ Лувенские ворота (фр.).

¹⁷⁵ Супруг (фр.).

¹⁷⁶ 31 мая 1843 года

О СМЕРТИ НАПОЛЕОНА

Наполеон родился на Корсике и умер на острове Св. Елены. Между этими двумя островами нет ничего, кроме широкой жгучей пустыни бескрайнего океана. Он

был сыном простого дворянина, а умер императором, но уже лишенным короны и в оковах. Что же было между его колыбелью и его могилой? Карьера удачливого воина, поля битв, море крови, трон, потом снова кровь – и оковы. Его жизнь – это небесная арка, две крайние точки которой касаются земли, а сияющая дуга измеряет высоту неба. У колыбели Наполеона радовалась его матушка; в родительском доме он был окружен братьями и сестрами, позднее в его дворце жила женщина, которую он любил. Но у смертного ложа Наполеона не было никого – ни матери, ни брата, ни сестры, ни женщины, ни ребенка! Пусть другие рассказывают и повторяют рассказы о его подвигах, я же ограничусь размышлением о его одиночестве в смертный час!

Вот он там, изгнанный и пленный, прикованный к скале. Новый Прометей, он терпит наказание за свою гордость! Прометей возмечтал стать Богом и Создателем, он похитил Небесный Огонь, чтобы одушевить тело, которое он слепил. И тот, Буонапарте, он тоже захотел создать, но не человека, а империю, и, чтобы дать жизнь, душу своему гигантскому творению, он без колебаний отнимал жизни у целых народов. Юпитер, разгневанный святотатством Прометея, приковал его живого к скале в горах Кавказа. Таким же образом, для того чтобы наказать Буонапарте за его хищное честолюбие, Провидение пожизненно приковало его к скале на острове в Атлантике. Возможно, там почувствовал он, как разрывают его плоть ненасытные грифы, о которых говорит легенда, возможно, там страдал он от сердечной жажды и душевного голода, которые терзают изгнанника, оторванного от семьи и родины. Но говорить так – не значит ли приписывать Наполеону человеческие слабости, которых он никогда не испытывал? Когда он оставался в цепях страстей? Без сомнения, другие завоеватели знали и сомнения посреди своей блестящей карьеры, они останавливались перед препятствиями в виду любви или дружбы, задерживаясь в женских объятиях, откликаясь на зов друга, – но не Наполеон! Он не выражал, подобно Улиссу, желания быть привязанным к мачте корабля или заткнуть уши воском; он не страшился песен сирен: он пренебрегал ими, чтобы осуществить свои грандиозные планы, он сам сделался словно из мрамора и железа. Наполеон думал о себе не как о человеке, а как о воплощении целого народа. Он никогда не любил; он считал друзей и близких всего лишь инструментами, которыми дорожил, пока они были полезны, и бросал, как только их полезность заканчивалась. Не следует подходить с чувством скорби к гробнице корсиканца и проливать слезы на камень, под которым покоится его тело: его душа отвергла бы все подобное. Я знаю: говорят, что рука, разлучившая его с женой и маленьким сыном, поступила жестоко. Нет! Эта рука, как и его собственная, не дрожала ни от страсти, ни от страха, это была рука человека хладнокровного, убежденного в своей правоте, который сумел разгадать Буонапарте. Вот что сказал этот человек, которого поражение не смогло унизить, а победа не заставила возгордиться: «Мария-Луиза – не жена Наполеона; Наполеон был женат на Франции; он любит Францию, и плод их союза – разорение Европы. Вот развод, которого я хочу добиться. Вот союз, который следует разрушить».

Трусы и предатели возвышали свои голоса против этих слов: «Это злоупотребление победой! Нельзя пинать ногами побежденного! Англии следует выказать милосердие, раскрыть дружеские объятия безоружному врагу!» Англия, может, и прислушалась бы к этому совету, поскольку всегда найдутся души слабые и боязливые, которые быстро поддаются лести или пугаются упреков. Но Провидение указало на человека, никогда не знавшего страха, любившего родину больше, чем свое доброе имя. Непроницаемый для угроз, безразличный к похвалам, он предстал перед народным советом спокойный, с гордо поднятой головой, и осмелился объявить: «Да замолкнет измена! Ибо предательство – не спешить с решением судьбы Буонапарте. Я знаю, каковы эти войны, от которых Европа еще истекает кровью, как жертва под ножом мясника, и пора кончать с Наполеоном Буонапарте. Напрасно вы пугаетесь столь резких слов. Вы говорите, что я лишен великодушия? Пусть! Мне не важно, что говорят про меня. Я здесь не для того, чтобы заслужить славу великодушного героя, но чтобы вылечить болезнь, если лечение возможно. Европа при смерти, ее силы и кровь на исходе, – та Европа, подлинными интересами которой вы поступаетесь, озаботившись тщетой – желанием прослыть милосердными. Вы слабы. Что ж, я приду вам на помощь. Отправьте Буонапарте на остров Св. Елены! Не сомневайтесь, не ищите другого места, ему подойдет только оно единственное. Я говорю вам это, я подумал за вас: только там, и нигде больше, надлежит ему быть. Я не против Наполеона как человека или солдата, это настоящий королевский лев, перед которым все вы не более чем шакалы. Но император Наполеон – другое дело; и я вырву его с корнем из европейской почвы». Тот, кто так говорил, сумел сдержать свое слово, как и всегда. Я уже утверждала и повторю еще раз: этот человек равен Наполеону по своему гению; но по свойствам характера, по своей прямоте, по возвышенности идей и целей – он совсем иной. Наполеон Буонапарте жадно искал славы и заботился о своем добром имени; Артура Уэлсли не беспокоит ни то ни другое. Народное мнение, популярность были важны для Наполеона; для Веллингтона мнение народа – это только слухи, ничто, которое один выдох его несгибаемой воли заставит исчезнуть как мыльный пузырь. Наполеон заискивал перед народом; Веллингтон обходится с ним грубо. Один искал аплодисментов, другой заботится только о чистоте своей совести: если она что-то одобряла, ему было довольно, все остальные похвалы его гнетут. И потому людей, которые обожали Буонапарте, раздражала и возмущала надменность Веллингтона; иногда народ демонстрировал свой гнев и презрение тем, что роптал или ревел, как дикий зверь. И тогда с невозмутимостью римского сенатора современный Кориолан презрительно взирал на яростный мятеж, скрестив нервные руки на широкой груди, одинокий, и ждал, бросая вызов народной буре, волны которой утихали всего в нескольких шагах от него, и когда толпа, устыдившись своей непокорности, явилась лизать ноги хозяина, гордый патриций презрел сегодняшние почести так же, как вчерашнюю злобу. И на улицах Лондона, и у стен герцогского дворца Эпсли он холодно и презрительно отвергал докучливую услужливость народного энтузиазма. При всем том эта гордость не исключала в нем редкой скромности; где бы он ни был, он старался избавиться от славословий и панегириков, никогда не говорил сам о своих подвигах и не терпел, когда другие заговаривали о них в его присутствии. Характер его был равен по величию и превосходил по истинности любого героя древности или современности. Слава Наполеона выросла за один вечер, как виноградник Ионы, и довольно было одного дня, чтобы она увяла. Слава Веллингтона подобна старым дубам, которые отбрасывают тень на замок его предков на берегах реки Шэннон. Дуб растет медленно; ему нужно время, чтобы протянуть к небу свои сучковатые ветви, чтобы укрепиться в земле, пустить корни, которые спутаются в недрах земли. Но вот перед нами вековое дерево, несгибаемое, как скала, на которой выросло и стоит, невзирая на время, ветра и бури. Англии понадобится, может быть, целый век, чтобы осознать величие своего героя. Через столетие вся Европа поймет, сколь достоин Веллингтон ее признания.

¹⁷⁷ Цитата из стихотворения «Рассуждение о критике» (1711) Александра Поупа (1688–1744).

¹⁷⁸ Deo Volente (лат.) – если Богу будет угодно.

¹⁷⁹ В действительности семья не знала о связи Брэнвелла с Лидией Робинсон вплоть до июля 1845 г., то есть еще полтора года. Гаскелл намеренно смешивает порядок событий, чтобы найти внешние причины для депрессии Шарлотты и скрыть ее любовь к К. Эже.

¹⁸⁰ Холодность мадам Эже объяснялась растущей привязанностью ученицы к учителю. Гаскелл знала об этом: во время ее визита в Брюссель мадам Эже отказалась с ней встретиться, узнав, что она подруга Ш. Бронте.