Жизнь взаймы (в сокращении)
Шрифт:
Не продумав заранее, насколько стоит с ним откровенничать, я решил сразу выложить карты на стол:
— Доктор Гарбер, я не помню, чтобы мы с вами встречались.
Если он и был шокирован моими словами, на его лице ничего не отразилось.
— Понимаю, — только и ответил он. — Должно быть, вы изрядно запутались.
— Я бы выразился более сильно, — сказал я. — Я бывал тут?
Он кивнул:
— Да. Три раза. Каждый раз по часу.
— Три раза… — повторил я.
— Почему бы вам не присесть? — Он указал на стул, и я сел.
Я немного нервничал из-за того,
— Летаете?
Он улыбнулся.
— Страсть, которой я потакаю. Но давайте поговорим о вас. Начните с самого начала. — Он достал ручку и открыл блокнот.
— Собственно, для меня это и есть начало. Может быть, вы расскажете мне, о чем мы говорили, когда я сюда приходил? Я был вашим пациентом?
— Да. И мы говорили о некоторых ваших переживаниях.
Моя жизнь катится под откос, а он отделывается стандартными штампами психиатра!
— Я говорил с вами о женщине по имени Джен?
— Да. Должен сказать, я читал вашу статью. Собирался позвонить вам, но решил, что вы свяжетесь со мной сами.
— Что я говорил о ней?
Гарбер помолчал, словно взвешивая, что следует сказать. Я понял, что подобное нечасто встречалось в его практике.
— У вас были фантазии… Они вас пугали.
— Какие фантазии? — спросил я в ужасе.
— Бывали моменты… и довольно продолжительные… когда вам казалось, что она существует в реальности.
— А она… на самом деле существовала?
Он склонил голову, словно выражая сочувствие.
— Нет, Ричард. Ну, или, по крайнее мере, мне не удалось найти этому подтверждения. Вас пугали эти фантазии.
Его слова опустошили меня, и он это явно заметил.
— Почему бы вам не рассказать мне обо всем? Возможно, я смогу помочь.
Но я не искал помощи. Мне была нужна правда.
— Я сошел с ума. Вы это хотите сказать?
— Ричард, вы не сумасшедший. Вы растеряны, вам больно, но вы сможете это преодолеть. И мы начнем прямо сейчас. Почему вы мне позвонили, если не помните о том, что мы встречались?
Я рассказал ему о счете за телефон, а потом о Джен, все, с самого начала. Я мог бы выдать сокращенную версию, раз уж он читал статью в журнале, но решил подробно остановиться на Элли и ее пропавшей сестре. Когда я закончил, он задал мне несколько вопросов, в основном о том, как я переживаю происходящее.
— Послушайте, — сказал я, — я понимаю, такова стандартная процедура. Пациент говорит, вы слушаете. Но сегодня мне нужна информация.
Он кивнул:
— Если я что-то знаю, с радостью поделюсь.
— Я говорил с вами о своем журналистском расследовании?
Он попытался припомнить, потом начал листать блокнот.
— Да, но без подробностей. В том контексте, что ваши фантазии как-то совпадают с вашим расследованием.
— Я говорил, о чем именно собираюсь написать?
Гарбер зачитал из блокнота:
— Вы упомянули человека по имени Ласситер. Также сказали, что возвращаетесь к своим журналистским корням, но не пояснили, что это значит.
Я прекрасно знал, что имел в виду. Шон Ласситер фигурировал в первом крупном расследовании, которое я провел. Речь шла о женщине, которая принимала прописанные ей лекарства от почечной инфекции. Через три недели ее парализовало, и она была уверена, что в этом виноваты таблетки. У нас был общий друг, и, когда я написал о ее положении, это подняло небольшую волну, привлекшую в свою очередь более опытных репортеров. Разразился скандал: предполагалось, что фармацевтическая компания, разработавшая лекарство, дала взятку в Управлении по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных препаратов. Ничего доказать не удалось, но несколько шишек из Управления уволились, а фармацевтическая компания закрылась.
Главой той компании и был Шон Ласситер, которой преследовал меня в прессе и через посредников. Мне сказали, что он поклялся меня «достать». Месть так и не осуществилась, и я не мог вообразить, зачем я начал расследовать еще что-то с ним связанное. А Гарбер, увы, больше ничего не знал.
— Зачем я пришел сюда? — спросил я. — В смысле, почему я обратился к вам?
— Вы сказали, что из-за моей репутации. Сыграли свою роль и мои исследования в области памяти.
— Меня беспокоила моя память?
— Ричард, вы сильно запутались. Вы забывали то, что произошло недавно, и помнили вещи, которых никогда не было. У вас были проблемы с разграничением реального и воображаемого.
— А возможно, что фантазии одержали верх и реальность стерлась из моей памяти?
— Да, если ваш разум таким образом себя защищал.
— Защищал от чего? — спросил я.
— Над этим мы и будем с вами работать.
Он явно предлагал стать его пациентом на регулярной основе, чтобы мы вместе смогли исследовать глубины моих переживаний и бла-бла-бла. В чем я совершенно не нуждался.
— Джен была… есть… настоящая.
— Разум способен создать свою собственную реальность.
Я покачал головой:
— Нет, я имею в виду: совсем настоящая. Из плоти и крови.
— Думаю, вы и сами знаете, что это не так. Тот факт, что о ней больше никто не помнит, дает вам это понять на сознательном уровне. Но одного сознания недостаточно.
— А как же Элли, ее сестра?
Он кивнул:
— Я хочу задать вопрос, который вам наверняка не понравится. Не кажется ли вам, что Элли также может быть плодом вашего воображения?
Я не хотел говорить Элли о том, что, по словам Гарбера, я понимал, что Джен была лишь фантазией. Может быть, потому что это доказывало нереальность Джен, а следовательно, и Джули. Это нанесет ей удар, а я не хотел, чтобы Элли страдала. Но она заслуживала правды, и я все ей рассказал, когда мы встретились вечером за ужином.
Она решительно все отмела:
— Простите, но я на это не куплюсь.
— Думаете, Гарбер лжет?
— Нет, но это не значит, что он прав. Послушайте, если следовать логике, не остается ничего, кроме как прийти домой, свернуться в позу эмбриона и начать рыдать. Поэтому я буду следовать своим чувствам. Хотите — присоединяйтесь.