Жозеф Бальзамо. Том 1

Дюма-отец Александр

Само собой понятно, что при таком ее настроении приезд Шон, представившейся как м-ль Флажо, приятно поразил графиню.

Молодой граф был в армии.

Человек верит тому, во что хочет верить. Поэтому графиня Беарнская приняла слова м-ль Флажо за чистую правду.

Конечно, когда графиня немножко поразмыслила, у нее возникли легкие подозрения: она уже лет двадцать была знакома с мэтром Флажо, раз двести бывала у него на улице Львенка Св. Спасителя, но что-то ей не помнилось, чтобы хоть однажды с квадратного ковра, казавшегося ей совершенно крохотным в сравнении с огромностью кабинета, повторяем, чтобы хоть однажды к ней обратились глаза ребенка, привыкшего приходить в кабинет к отцу в надежде получить леденец из бонбоньерки клиента или клиентки.

Однако тогда пришлось бы задуматься и о ковре стряпчего, пришлось бы опознавать ребенка, который мог играть на этом ковре, словом, копаться в воспоминаниях, а м-ль Флажо была м-ль Флажо, вот и все.

Более того, она только что вышла замуж и — вот он главный козырь против недоверия! — вовсе не нарочно приехала в Верден, а завернула по дороге к мужу в Страсбург.

Вероятно, графине Беарнской следовало бы попросить у м-ль Флажо письмо, удостоверяющее, что она это она, но разве отец не может послать без рекомендательного письма собственную дочь, дав ей некое поручение, а потом, в конце концов, где повод для подобных опасений? На чем основываются такие вот подозрения? Неужели кто-то поедет за шестьдесят лье с единственной целью наплести с три короба?

Ну, будь графиня богата, бери она с собой в дорогу, словно жена какого-нибудь банкира или откупщика, гардероб, роскошную посуду, бриллианты, тогда можно было бы заподозрить заговор, составленный разбойниками. Но графиня Беарнская изрядно смеялась, когда порой представляла себе, какая добыча ждет разбойников, неосмотрительно решивших ограбить ее.

И вот едва Шон, обряженная в платье, какое носили дамы из третьего сословия, укатила в дрянном, запряженном одной-единственной лошадью кабриолете, который она взяла на предпоследней почтовой станции, оставив там свой экипаж, как графиня Беарнская, убедившись, что настал час, когда необходимо пойти на расходы, погрузилась в старую карету и так подгоняла возницу, что проехала через Ла-Шоссе часом раньше дофины, а у заставы Сен-Дени была всего часов через шесть после м-ль Дюбарри.

Поскольку багаж нашей путешественницы был весьма невелик и ей хотелось поскорей узнать новости, она велела остановить карету на улице Львенка у дома мэтра Флажо.

Само собой разумеется, не обошлось без того, чтобы кучка зевак не собралась вокруг почтенного рыдвана, который, казалось, вышел из конюшенного ведомства Генриха IV, чью любимую карету он и напоминал своей основательностью, монументальностью и занавесками из заскорузлой кожи, перемещавшимися с чудовищным скрипом по прутьям из позеленевшей меди.

Улица Львенка не слишком широка. Графиня Беарнская своим величественным экипажем совершенно перегородила ее. Расплатившись с возницей, она приказала ему доставить карету на постоялый двор, где имела обыкновение останавливаться, и который носил название «Поющий петух», а находился на улице Сен-Жермен-де-Пре.

Держась за засаленную веревку, она поднималась по темной лестнице обители г-на Флажо; прохлада, царившая там, принесла некоторое облегчение старой даме, которую утомили быстрая езда и духота в карете.

Как только служанка Маргарита доложила мэтру Флажо о приезде графини Беарнской, он подтянул панталоны, которые по причине жары спустил довольно низко, напялил на голову парик, всегда предусмотрительно лежавший в пределах досягаемости, и надел бумажный халат в рубчик.

Приведя себя таким образом в приличный вид, он с улыбкой на устах устремился к двери. Однако в улыбке настолько явственно сквозило изумление, что графиня сочла необходимым подтвердить:

— Это я, дорогой господин Флажо, я, собственной персоной.

— Да, да, ваше сиятельство, — отвечал мэтр Флажо, — я вижу.

После этих слов адвокат, стыдливо придерживая халат рукой, подвел графиню к кожаному креслу, стоявшему в самой светлой части кабинета, и тут же осмотрительно убрал все бумаги, лежавшие на бюро, поскольку знал любопытство старой дамы.

— А теперь, сударыня, — галантно произнес он, — позвольте мне выразить радость по поводу столь приятной неожиданности.

Графиня Беарнская, откинувшаяся на спинку глубокого кресла, приподняла в этот миг ноги в атласных башмачках, дабы дать возможность Маргарите подсунуть под них кожаную подушку. Услышав любезность адвоката, она резко выпрямилась.

— То есть как неожиданности? — вопросила она и, вытащив из футляра очки, оседлала ими нос, чтобы лучше видеть г-на Флажо.

— Я был в полной уверенности, сударыня, что вы пребываете в своих землях, — отвечал адвокат, бесконечно польстив трем арпанам огорода графини, именуя их землями.

— Разумеется, я там и пребывала, но по первому вашему зову приехала к вам.

— По первому моему зову? — удивился адвокат.

— По первому вашему слову, по первому вашему уведомлению, по первому совету, короче, как вам будет угодно.

Глаза г-на Флажо сделались такими же круглыми, как очки графини.

— Надеюсь, я не опоздала, и у вас нет причин сетовать на меня, — продолжала она.

— Я, как всегда, восхищен вами, сударыня, но, с вашего позволения, совершенно не представляю, что я должен делать в нынешних обстоятельствах.

— Как, что делать? — возмутилась графиня. — То, что нужно, или уж по крайней мере то, что вы делали.

— Я?

— Ну конечно, вы! Короче, есть какие-нибудь новости?

— О да, сударыня! Говорят, король замыслил государственный переворот против парламента. Могу я предложить вам что-нибудь прохладительное?

— Что же, все дело в короле, в государственном перевороте?

— А в чем же еще, сударыня?

— Да в моем процессе! Я спрашиваю, есть ли какие-нибудь новости о моем процессе?

— А! Нет, сударыня, — промолвил мэтр Флажо, сокрушенно качая головой, — тут ничего новенького я не могу вам сообщить, совершенно ничего.