Жозеф Бальзамо. Том 1
Шрифт:
— Правду, сударыня.
— Мало того, что вы сами потеряли мужество, но еще и отнимаете его у меня.
— В случае председательства господина де Мопу ничего хорошего нас не ждет.
— Эх вы, Цицерон, уже готовы сдаться!
— Цицерон проиграл бы дело Лигария [86] , защищай он его перед Верресом [87] , а не перед Цезарем, — отвечал мэтр Флажо, без ложной скромности принявший лестное сравнение, которым его почтила графиня Беарнская.
86
Квинт Лигарий — соратник Помпея по гражданской войне против Цезаря, в 45 году до н. э. попал в плен, был обвинен в государственной измене и приговорен к изгнанию. Цицерон защищал его и добился помилования.
87
Гай Веррес — в 73–71 годах до н. э. наместник Сицилии, известный своим мздоимством. Жители острова подали на него жалобу, обвиняя в вымогательствах. Обвинителем на процессе выступал Цицерон. Веррес был присужден к уплате штрафа и изгнанию из Рима.
— Значит, вы советуете мне не ходить к нему?
— Избави меня Боже, сударыня, советовать вам совершить столь опрометчивый поступок. Я единственно сожалею, что вам придется нанести этот визит.
— Господин Флажо, вы говорите, словно солдат, собирающийся дезертировать с поста.
— Сударыня, — отвечал адвокат, — я в своей жизни проиграл несколько процессов, в которых шансы на успех были гораздо выше, чем в вашем.
Графиня сокрушенно вздохнула, но тут же собралась с духом.
— Я пойду до конца, — заявила она не без некоторого достоинства, противоречившего, правда, тону и характеру разговора, — и никто не сможет сказать, что я отступила перед происками. Пусть я проиграю процесс, но все, кто нарушает свой долг, увидят, что такое знатная дама, каких почти не осталось ныне при дворе. Господин Флажо, надеюсь, вы предложите мне руку и проводите меня к вашему вице-канцлеру?
— Сударыня, — промолвил мэтр Флажо, также призвавший на помощь все свое достоинство, — мы, оппозиционные члены парижского парламента, постановили не входить ни в какие отношения, кроме как в судебных заседаниях, с теми, кто предал парламенты в деле господина д'Эгийона. [88] Союз заключен, а поскольку господин де Мопу в этом деле постоянно лавировал и поскольку мы обязаны выразить ему свое недовольство, мы не сложим оружия, покуда он не покажет, на чьей находится стороне.
88
Эгийон, Арман, герцог д' (1720–1788) — с 1756 г. губернатор Бретани, где снискал всеобщую ненависть и оказался объектом знаменитой остроты: «Хоть он не покрыл себя славой, зато покрыл себя мукой» (по слухам, во время боя с высадившимися англичанами он спрятался на мельнице). Парламент предал его суду, но г-жа Дюбарри воспрепятствовала вынесению обвинительного приговора. В 1771 г. был назначен министром иностранных дел.
— Да, с процессом моим, как я вижу, дело худо, — вздохнула графиня. — Адвокаты перессорились с судьями, судьи — с истцами. Ну да все равно, я буду стоять на своем.
— Помогай вам Бог, сударыня, — произнес адвокат, набрасывая халат на левое плечо, точь-в-точь как это сделал бы римский сенатор со своей тогой.
— Вот ведь горе-адвокатишка, — пробормотала под нос графиня Беарнская. — Боюсь, что в парламенте я преуспею с ним еще меньше, чем дома, произнося речи перед подушкой.
Однако тут же с улыбкой, которою она пыталась скрыть беспокойство, графиня произнесла:
— Прощайте, мэтр Флажо. Умоляю, изучите как следует дело. Неизвестно, как все может обернуться.
— Ах, сударыня, — отвечал мэтр Флажо, — защитительная речь меня не беспокоит. Убежден, это будет бесподобная речь, тем паче что я намерен вплести в нее убийственные намеки.
— На что, сударь?
— На развращенность Иерусалима, сударыня, который я сравню с проклятыми городами [89] и на который призову огонь небесный. Как вы сами понимаете, сударыня, ни у кого не возникает сомнений, что под Иерусалимом я подразумеваю Версаль.
89
Имеются в виду библейские Содом и Гоморра.
— Господин Флажо! — вскричала старая дама. — Не ставьте под удар себя, а вернее, не ставьте под удар мое дело!
— Ах, сударыня, поскольку ваше дело рассматривается у господина де Мопу, оно уже заранее проиграно. Речь идет всего лишь о том, чтобы выиграть его в глазах современников, а посему, раз у нас нет правосудия, устроим скандал!
— Господин Флажо…
— Сударыня, будем философами… Поразим их как громом!
— Пусть лучше тебя самого поразит гром, паршивый адвокатишка, — тихо пробурчала графиня. — Только и умеешь что драпироваться в свои философские отрепья. Нет уж, мы отправимся к господину де Мопу. Он не философ, и кто знает, вдруг у нас с ним сладится лучше, чем с тобой.
И графиня Беарнская, успевшая за два часа пройти все ступени по лестнице надежд и разочарований, рассталась с мэтром Флажо и покинула улицу Львенка Святого Спасителя.
30. ВИЦЕ-КАНАЛЬЯ
Направляясь к г-ну де Мопу, старая графиня дрожала всем телом.
Однако по дороге на ум ей пришло соображение, несколько ее успокоившее. По всей видимости, г-н де Мопу не примет ее, поскольку час уже довольно поздний; поэтому она сможет ограничиться предупреждением швейцару о скором новом визите.
В самом деле, было уже, наверно, около семи вечера; правда, еще не стемнело, но обычай обедать в четыре часа, распространившийся среди знати, прерывал все дела до утра следующего дня.
Графине Беарнской при всем ее пламенном желании повидать вице-канцлера стало легче при мысли, что она его не застанет. Вот оно, одно из распространенных противоречий человеческого разума, которые всем понятны, но не поддаются никакому объяснению.
Итак, графиня ехала представиться, готовая к тому, что получит от ворот поворот. Она припасла монету в три ливра, чтобы умаслить цербера и убедить его вписать ее имя в список тех, кто испрашивает аудиенции.
Подъехав к особняку, она увидела, что швейцар беседует с канцеляристом, который, похоже, отдает ему какое-то распоряжение. Она скромно ждала поодаль, опасаясь, как бы ее присутствие не помешало собеседникам; однако, завидев графиню, сидевшую в наемной карете, канцелярист удалился.
Швейцар же подошел к карете и осведомился об имени просительницы.
— О, я знаю, что, вероятней всего, не буду иметь чести повидать его превосходительство, — сказала графиня.
— Тем не менее, сударыня, — отвечал швейцар, — не откажите в любезности сообщить ваше имя.
— Графиня Беарнская, — произнесла она.
— Его превосходительство у себя, — раздалось в ответ.
— Как! — воскликнула графиня, не помня себя от изумления.
— Его превосходительство у себя, — повторил швейцар.
— Но, разумеется, не принимает?
— Он примет ваше сиятельство, — был ответ.
Графиня Беарнская вышла из кареты, сомневаясь, уж не сон ли все это. Швейцар дернул за шнурок, дважды звякнул колокольчик. На крыльце появился канцелярист, и швейцар жестом предложил графине войти.