Жозеф Бальзамо. Том 1
Шрифт:
— Что же из этого следует? — спросила г-жа Дюбарри.
— Что следует? Но ведь ясно же, что раз он свободен от долгов перед людьми, то, значит, он расквитался с Салюсами. Иначе он написал бы: «Имея двести тысяч ливров долгу», а ведь он выразился: «Свободен от долгов».
— Бесспорно, он так и написал бы, — поддержал ее Жан.
— А других доказательств у вас нет?
— Нет, сударыня, кроме признания Гастона Четвертого, ничего нет, но ведь у него было прозвище Безупречный.
— А между тем ваши противники могут предъявить долговое обязательство.
— Да, знаю, — согласилась старуха, — это-то и затемняет суть дела.
Уместней, пожалуй, было бы сказать, что это проясняет суть дела, но графиня Беарнская смотрела на события со своей точки зрения.
— Итак, вы, сударыня, убеждены, что семейству Салюс было уплачено? — спросил Жан.
— Да, господин виконт! — пылко воскликнула графиня Беарнская. — Я в этом совершенно убеждена.
— Ну что ж, — вступила в разговор графиня Дюбарри, с проницательным видом повернувшись к брату. — Послушайте, Жан, а ведь этот путь логических умозаключений, как выразилась графиня Беарнская, убийственным образом меняет все дело.
— Именно убийственным образом, сударыня, — подтвердил Жан.
— Убийственным для моих противников, — подхватила графиня Беарнская. — Гастон Четвертый выразился недвусмысленно: «Свободен от долгов перед людьми».
— Это ясно, более того, это логично, — изрек Жан. — Он свободен от долгов перед людьми, следовательно, выплатил им все, что был должен.
— Следовательно, выплатил все, — повторила графиня Дюбарри.
— Ах, сударыня, почему не вы мой судья? — воскликнула старая графиня.
— В былые времена, — заметил виконт Жан, — в подобном случае к судьям не пришлось бы даже обращаться: все решил бы Божий суд [94] . Что до меня, я совершенно уверен в правоте графини, и клянусь, что, сохранись обычай Божьего суда до наших дней, я сам выступил бы как боец на ее стороне.
94
То есть судебный поединок.
— Ах, сударь!
— Уверяю вас. Впрочем, я лишь сделал бы то же, что сделал мой предок Барримур, находившийся в свойстве с королевской фамилией Стюартов, [95] который выступил на ристалище в защиту юной и прекрасной Эдит Скарборо и вынудил противника признаться, что он гнусно оклеветал ее. Но к несчастью, — продолжал виконт с презрительным вздохом, — те славные времена миновали, и теперь дворяне, защищающие свои права, вынуждены представлять дело на суд крючкотворов, которые неспособны понять даже столь ясных слов: «Свободен от долгов перед людьми».
95
Графы Дюбарри, за одного из которых Людовик XV выдал для приличия свою любовницу, безосновательно объявили себя в родстве со знатной шотландской фамилией Барримуров, происходившей от младшей ветви королевского дома Стюартов.
— Но позвольте, любезный брат, с тех пор как эти слова были написаны, минуло триста лет, — рискнула заметить г-жа Дюбарри, — и надобно принять в расчет то, что в суде, по-моему, называется сроком давности.
— Пустое, пустое, — отвечал Жан, — я убежден, если бы его величество выслушал графиню, и она изложила бы ему свое дело так, как сейчас изложила его нам…
— О, я убедила бы его, не правда ли, сударь? Уж я-то не сомневаюсь!
— Я тоже.
— Да, но как сделать, чтобы он меня выслушал?
— Для этого вам придется оказать мне честь и как-нибудь посетить замок Люсьенна: его величество так милостив, что навещает меня там довольно часто…
— Да, дорогая сестра, несомненно, но все зависит от воли случая.
— Виконт, — возразила г-жа Дюбарри с обольстительной улыбкой, — вы знаете, я всегда полагаюсь на случай и ни разу не раскаялась в этом.
— И все-таки может случиться, что графиня не встретится с его величеством и неделю, и две, и три.
— Пожалуй.
— Между тем разбирательство назначено то ли на понедельник, то ли на вторник.
— На вторник, сударь, — вставила старая графиня.
— А сегодня вечер пятницы.
— Ну, тогда нечего и надеяться, — с убитым видом заключила г-жа Дюбарри.
— Что бы придумать? — произнес виконт, делая вид, будто напряженно размышляет. — Черт возьми, что такое придумать?
— Испросить в Версале аудиенцию? — робко спросила графиня Беарнская.
— Нет, вы ее не получите.
— А если вы, сударыня, за меня походатайствуете?
— Мое ходатайство вам не поможет. Его величество питает отвращение к официальным занятиям, к тому же сейчас его заботит одно-единственное дело.
— Дело парламентов?
— Нет, мое представление ко двору.
— А! — отозвалась старая сутяжница.
— Вы, быть может, знаете, сударыня, что, несмотря на противодействие господина де Шуазеля, несмотря на интриги господина де Пралена и козни госпожи де Граммон, король решил, что я должна быть представлена ко двору.
— Нет, сударыня, этого я не знала, — сообщила графиня Беарнская.
— Теперь, слава Богу, это решено, — заметил Жан.
— И когда же состоится представление, сударыня?
— Очень скоро.
— Понимаете, король хочет, чтобы все произошло до прибытия дофины: тогда он сможет взять сестру на празднества в Компьене, — пояснил Жан.
— Конечно, понимаю. Значит, графиня вскоре будет представляться ко двору? — робко переспросила графиня Беарнская.