Злое счастье
Шрифт:
— Дружина Мэйтианна'илли и отряды лорда Тиншера прекрасно справляются с задачей. Они сдерживают дэй'ном во главе с Верховным вигилом по рубежу Бобрового ручья.
— Граница проходит гораздо восточнее, — упрямо напомнила Хелит.
— Тир-Луниэн граничит не только с Чардэйком. Мы вынуждены держать большую армию на юге, где молодые короли-нэсс регулярно устраивают опустошительные набеги, я уж не говорю о севере…
— Тогда почему же вы не позволяете мне вернуться домой, государь? — не сдавалась девушка.
«Чтобы ты там еще ближе сходилась с Рыжим?» — подумалось Альмару. —
— Вы хотите правду, миледи?
— Неплохо было бы, — буркнула она.
— Мне не дает покоя предсказание Читающей, и я лишь пытаюсь подстраховаться лишний раз, — честно сказал король. — Здесь, на моих глазах вы будите под контролем, а я стану уверен, что вы не плетете сеть заговора в каком-нибудь пыльном затянутом паутиной углу алаттского дворца. От Алатта до Эр-Иррина всего пять дней пути, а до Лот-Алхави — целых восемнадцать. Чувствуете разницу?
Хелит по-кошачьи сощурилась и усмехнулась. Она, верно, предполагала нечто подобное, но не ждала, что черноглазый владыка окажется настолько откровенен.
— Вы уверены, что паутины плетут исключительно по темным углам провинциальных замков? По-моему, все заговоры рождаются исключительно в светлых и просторных залах королевского дворца. Нет?
— Скажу больше, большую часть идей заговорщикам подкидываю я сам. Не лично, разумеется.
Видит Небесный Игрок, королю нравился этот разговор все больше и больше.
— А вы хотите услышать правду, государь?
— С превеликим удовольствием.
— Вы утратили представление о реальности и за балами и весельем забыли, что, если с нэсс или ангай можно договориться, то с дэй'ном это невозможно. И ваша безучастность внушает властителям Чардэйка новую надежду на то, что им удастся оторвать у Тир-Луниэна еще немного земли.
Король слушал внимательно и не перебивал.
— Правда за правду, моя леди, — улыбнулся он. — Отчего вы так рветесь в Алатт? Только не надо про укрепление стен и прочие мужские забавы, до которых даже Ридвен Ястребице не пристало нисходить.
— Алатт — мой дом, — чопорно ответствовала Хелит.
— И от него до Эр-Иррина всего пять дней верхом?
Намек был слишком прозрачен, чтобы его не понять. И Хелит задумалась. Может быть, впервые по настоящему серьезно за все время, прошедшее с момента пробуждения на берегу пограничной злой речушки. Даже тот шуточный поцелуй ни в коей мере не сделал их с Мэем ближе. Было бы откровенной ложью говорить, что Хелит никогда не думала о Рыжем как о мужчине. В юности, должно быть, он был необычайно, почти трепетно красив, но столетие войн стерли всяческую миловидность с его лица, оставив лишь суровые линии черт нелегкой зрелости. Но что значит мужская красота в сравнении с силой личного обаяния? А Мэй был необычайной личностью, и что таиться, Хелит все время пребывала под его влиянием. Впрочем, как и все остальные, кто умудрился познакомиться с Рыжим близко.
Альмар, сам того не желая, заставил Хелит поразмыслить на своими чувствами к Мэю, а заодно решить, что корона Верховного правителя
— Верно, — согласилась неожиданно Хелит. — И по этой причине тоже. Разве князь Мэй не достоин любви?
А мысленно добавила: «И короны!»
— Достоин, — охотно согласился Альмар. — Но сомневаюсь, что он способен ответить взаимностью. Даже вам, миледи.
«Скотина ты, снисходительная, а не король!» — зло подумала девушка.
— Странно, что при всем при этом вы не сомневаетесь в его отваге и доблести, государь, — заявила она, глядя королю прямо в глаза.
Альмар промолчал в ответ, но его сочувствие ощущалось прямо таки физически.
«Бедная девочка, может быть, Мэй и хотел бы тебя полюбить, но душа его мертва и на её покрытой пеплом желаний равнине может взрасти лишь чертополох честолюбия да полынь мести», — размышлял он, помимо воли любуясь нежным профилем алаттки. — «Видимо, это еще одна фамильная черта — любить суровых жестоких мужчин, закованных в броню чести. Это так романтично… Но твоя мать, милая Хелит, была все же несчастна. Я точно знаю».
Нет, Альмар не был злопамятен, но всегда оставался внимателен к мелочам и деталям.
Паренька привел дозорный, когда тот топал прямиком в ставку Рыжего. Дайнар узнал сына Шиана, но сделал вид, будто запамятовал. Напустил важности и надменности, чтобы лишний раз отпугнуть мальчишку. Для воина Кай еще мал, для чаровника — невежествен, так одно сплошное недоразумение, а не мужчина. А, кроме того, Дайнар просто недолюбливал нэсс. Имел, между прочим, полное право. Разве это не его жестоко пытали палачи короля Дшонна Святого? Насколько помнилось воину, святости в старом негодяе было не больше, чем в его чалом жеребце, а вот похотливости будет поболе, чем в невинном животном при виде кобылы.
— Князь ранен, сейчас ему раны чистят и шьют, — пояснил Дайнар и не соврал ничуть.
Гвифин как раз тем самым и занимался, выгнав из палатки всех, включая готового упасть в обморок Хельха оруженосца. Юноша, нимало не смущаясь, рубил дэй'ном на поле боя направо и налево, а вот вид княжьей крови отчего-то его нервировал, как утонченную придворную даму. Во избежание конфуза он старался отворачиваться от содержимого медного лотка, бесполезный в деле врачевания.
— Дык, може я чего начарую?
— Ты начаруешь! Как же! Мэю пока прижигать ничего не нужно, — фыркнул Дайнар.
Они продолжали пререкаться, определенно получая взаимное удовольствие от самого процесса, пока тихую перебранку не прервал резкий голос:
— Что там происходит, Дайн?
— Ничего!
— Лойс! Я же слышу! Кто-то пришел?
Мэй ждал письма от Хелит. Так напряженно, как ждут указа о помиловании невинно приговоренные к казни. А гонцы из Лот-Алхави добирались ой как долго. Терпения Рыжему не занимать, но иногда он срывался даже на Дайнаре. Но когда тот в порыве откровенности спросил уж, не влюбился ли тот в белокурую красавицу, Мэй поглядел на соратника такими круглыми глазами, что тот устыдился своего предположения.