Злой ГЕНий, или Сперматозоиды штурмуют…
Шрифт:
– Она тоже принимала участие в утоплении?
Клюквенный морс.
– Вряд ли. Но она видела муху.
– Какую муху?
– Чужую. В столовском борще!
– Какая гадость!
Олег Иннокентьевич перестал жевать.
Я же продолжал дедуктировать.
– Думаю, однажды Повар и старший садовод пересеклись.
Главный врач воздержался от реплики.
– При очередном обходе садов наш подозреваемый засек Повара за очередным приготовлением кровавого блюда из подвернувшейся физиономии.
Док молча пытался анализировать мои сугубо теоретические выкладки.
– Вот и пришла нечаянному свидетелю мысль обеспечить себе внушительное алиби.
– Посредством Повара?
Доку не хватало вариантов.
– Странный и весьма болезненный ход. Я бы сказал, похоже на элементарную жертву качества.
– Док, вы мыслите в правильном направлении.
– Стараюсь.
– Итак, продолжим раскручивать версию. Старший садовод пришел в столовую и заказал борщ.
– Без второго и третьего?
К доку возвращалась хватка.
Я продолжил с прежним энтузиазмом:
– А с собой хитрый садовод принес дохлую муху.
– Зачем?
Док впал в растерянность.
– Зачем?
– Чтобы бросить муху в борщ.
– Зачем?
Док начал повторять ходы.
– Чтобы вызвать Повара на скандал.
– С тяжкими последствиями!
Хлеб.
– Чтобы получить статус невинной жертвы.
– Невероятная гипотеза.
Нож.
– Правда, рисковал садовод основательно, дразня Повара. Вдруг бы кондитер переусердствовал – и вместо реанимации пришлось бы отправляться на кладбище.
– Нет, я все-таки не понимаю связи между Поваром, борщом с мухой и утопленником.
Паштет.
– Олег Иннокентьевич, как бы это попонятней выразиться… Получив статус жертвы маньяка, садовод обеспечил себе полный карт-бланш.
– Хотите сказать, что изуродованное лицо гарантировало садоводу всеобщую жалость и презумпцию невиновности вдобавок?
– Вроде того.
– Но вы же его не сдадите в правоохранительные органы?
Морс.
– Во-первых, вашего предшественника не вернешь с того света. Во-вторых, нет прямых доказательств. В-третьих, Садоград осиротеет. Кто будет за яблонями приглядывать?
– Вы правы, правы…
Морс.
– Да и жизнь наказала садовода не хуже самого справедливого суда. Жену потерял. Дочку потерял. Науку потерял. Лицо потерял.
– Глубоко трагичный человек.
Морс.
– И впереди – ничего, кроме яблок сорта «Ева».
Я почти загнал доктора в матовую ситуацию.
Но тут док отыгрался по полной.
– Знаете, Денис, чего не хватает в вашей обвинительной истории?
– Логики?
– Нет, дозированности. Муха, Повар, алиби… Вот если бы вы просто объяснили, что садовод элементарно заставил несчастного утопленника проделать фокус с кирпичами…
– Тогда бы вы не слушали с таким интересом.
И мы оба рассмеялись.
Не знаю, как к моей детективной импровизации отнесся гарант Конституции, но дока она малость позабавила.
Дальнейшее опробование морепродуктов прошло без слов.
Гипотетическая вина старшего садовода не подтвердилась за время ужина.
Но мой невинный следственный розыгрыш имел очень серьезное продолжение.
Иногда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь.
Когда ужин был закончен и до отбывки в лес оставалось не больше минуты, Олег Иннокентьевич Расмус заговорил:
– Денис, но вы не исключаете, что моего предшественника действительно убили?
– Процентов на девяносто – что заставили утопнуть.
– Тогда я могу предположить…
– Валяйте, док.
– Мне тут акушерка в ночное дежурство призналась… Утопленник, видите ли, вел дневник, где фиксировал все происходящее в Садограде.
– Интересно…
– Так вот: этот дневник после его гибели нигде не обнаружили.
– Ну все, Олег Иннокентьевич, за мной двенадцать партий.
– Надеюсь.
Док задумчиво ушел в дом.
Надо было перемыть столько посуды…
А я, проведя велосипед между яблонь, покинул владения Олега Иннокентьевича Расмуса с другой стороны.
Из-за кованой решетки соседнего участка смотрел на улицу трехлетний малыш, вцепившись ручонками в прутья.
Глава 11 Проклятье носорога
До заката еще часа полтора, до моста – сто метров, не меньше.
Березовая аллея пуста.
Только на скамейке восьмидесятивосьмилетняя – не больше – старушенция обмахивается траурным веером.
Вальяжно прокатываю и миную одинокую пенсионность.
Но тут возникает из боковой аллеи встречная помеха.
Девяностодевятилетняя – не больше – карга, и тоже с веером, пытается то ли перейти дорогу, то ли меня тормознуть.
Неужто киллер бабулек использует для создания оптимальной ситуации?
И тут я вспомнил слова дока о болтливых старушенциях.
Резко тормознул перед геронтофильным образцом.
– Сыночек, зря ты сюда приехал.
Голос тихий, не вздорный, без маразматической нотки.
Пусть выговорится…
– Гиблое место.
Девяностодевятилетняя сложила веер и посмотрела, близоруко прищурясь, куда-то мимо меня.
За спиной я услышал бодрое шарканье.
Надеюсь, восьмидесятивосьмилетний одуванчик не собирается вогнать мне под лопатку стилет или длинную золотую булавку, превращающую человека в зомби…
Чуть отвалил вбок, чтобы держать обеих старушенций в поле зрения.
– Не бойся, сыночек, мы же тебе добра желаем.
– Добра, – повторила сквозь вставные зубы подоспевшая.