Знак зодиака

Сидорина Виктория

Нэи терла глаза тыльной стороной ладони и почти была готова сказать что-то гневное, когда Физерд вдруг запел.

Ждать судьбы с усталым ветром,

А поймать руками звезды -

Знаешь, друг мой, в небе позднем

Нам не отыскать ответа.

Он правда пел не очень хорошо, хрипло, совсем не чувствуя музыки, но эта песня была последним, что Нэинри могла от него ожидать. Физерд со своим самодовольным видом, со своей уверенностью в собственной привлекательности был похож на того, кто может петь что-нибудь ругательно-веселое, приправленое большим количеством неприличных выражений. Что-нибудь про трактиры и выпивку. На худой конец, что-нибудь про войну и возвращающихся с нее бойцов. Но только не эту песню.

Засыпать под лапой птицы,

Под закатным алым небом.

Наши страхи и легенды,

О, совсем не небылицы.

Ее текст был написан на форзаце книги "Правда знакомой лжи", которая уже однажды спасла Нэинри в коридорах жилища чародея по имени Олекайн.

Сама Нэи слышала эту песню в первый раз несколько лет назад – тогда ее родители напевали ее на втором языке, в маленьком огненном городе на границе Второго и Первого миров. Был Самшейн – праздник осеннего равноденствия, и в то время, когда почти весь Первый мир, дрожа перед Тенями и наступающей ночью, пел про умирающее солнце и про то, как весной оно вновь засияет ярче, ее отец и мать почему-то решили вспомнить эту песню. Язык и слова были другими, но смысл и мотив – те же самые. У девушки защемило в груди и неприятно защипало в глазах, и она вновь притворилась спящей, тем более, никто толком не заметил того, что она проснулась.

Наша память дремлет с нами,

Наполняя дни и души,

Говоря подчас устами

Лет давно уже минувших.

Однако слишком долго притворяться спящей у Нэи не получилось, потому что в бок ее начал пихать брат, который проснулся тоже. Девушка подняла голову, и Аскель взглянул на нее, выразительно округлив глаза, и принялся кивать в сторону Физерда. Он тоже узнал, и Нэи мысленно взвыла: он ведь тогда был совсем маленьким! Девушка отвела взгляд. Чтобы случайно не показать своих эмоций брату, она принялась разглядывать остальных и увидела, что и Тмилла, и Осколок Тьмы внимательно слушают. Ведьма – рассеянно скользя взглядом по заполняющей помещение утвари, а обращенный – неподвижно глядя в окно, по которому, змеясь, бежали вниз темные дождевые струи.

В каждом шаге или слове

Отголоски нашей веры…

Струны печально тренькнули, и золотистые вспышки сменились голубыми и белыми.

Мы с тобою на остове

Старой эры, старой эры.

Музыка оборвалась, и девушка облегченно вздохнула, краем глаза разглядывая не то печального, не то просто сонного Аскеля.

– Тоска зеленая, – буркнул Физерд, хмуря брови-перья. – И я предупреждал, что плохо пою.

Тмилла пренебрежительно хмыкнула и улыбнулась чему-то своему. Осколок Тьмы рассеянно проводил взглядом исчезающую в чехле гитару.

Потом они отправились спать. Физерда с Осколком Тьмы так и оставили в той комнате, где они были, выдав ограниченное количество одеял и матрасов. В другом помещении, еще меньшем, чем первое, помимо кровати Тмиллы была еще одна, маленькая и узкая, и брат с сестрой поспорили насчет того, кто будет спать на ней – вдвоем они не умещались – и в итоге оба решили лечь на полу. Ведьма взглянула на это скептически, но возражать не стала.

Песнь памяти: часть вторая

Потом понеслись быстрые и странные дни первого подзвездия осени. Нэи удалось найти работу в деревне: ее взял в качестве помощницы местный гончар, хмурый, неразговорчивый старик по имени Эльке. По знаку зодиака Эльке был дева, но вообще-то "Гороскопам" он не очень соответствовал: там говорилось, что девы любят чистоту, а чистота в принципе не особенно вязалась с гончарным делом. В основном Нэи в его доме занималась уборкой – это требовалось постоянно – либо выполняла мелкие поручения, вроде "подай-принеси". Иногда Эльке рассказывал что-то о своем деле и даже показывал, как иметь дело с гончарным кругом. Нэи старалась запомнить побольше, охотно перенимая новый навык: кто знает, когда это может пригодиться? Аскель пытался помогать Тмилле в Лавочке, потому что пускать овна бродить по земляной деревне было не очень-то безопасно, в первую очередь – для него самого. Он быстро запоминал названия трав и информацию о живой реке, но, как и Нэи, не обладал способностями к магии, и все попытки Тмиллы обучить его простейшим заклинаниям проваливались. На злосчастной кровати брат и сестра договорились спать по очереди.

Осколок Тьмы большую часть времени проводил в Старой Лавочке или в окрестных лесах, но по вечерам приходил к ним, в вымокшем плаще, с застрявшими в волосах листьями и ветками и с трагичным видом. Первое время обращенный пытался тоже набиться к Тмилле в помощники, но из этого ничего не вышло, потому что он не мог ни разговаривать с посетителями – вообще-то, вернее сказать, это они не очень-то могли разговаривать с ним – ни договариваться с живой рекой. Обращенный скучал и – это было видно – бесконечно думал про свое прошлое и про то, что пора бы уже его вспомнить, и оттого с каждым днем становился все более и более нервным. Тогда Нэи дала ему тщательно хранимую книгу, "Правду знакомой лжи", и оказалось, что Осколок Тьмы с горем пополам может читать высокий алфавит, на котором сборник легенд был написан. Поскольку обращенный понимал написанное через слово, чтение затянулось надолго, и ему, казалось, немного полегчало. Физерд поначалу исчез, но ненадолго. Чем ближе был конец подзвездия, тем короче становились промежутки времени, на которые он покидал земляную деревню, и тем чаще он наведывался в Лавочку. Скоро стало понятно, что к Маяку он отправится с ними, и никто не возразил по этому поводу. Нэи это путешествие по-прежнему казалось нереалистичным, но Тмилла говорила, что это путь в поисках ее учительницы, и в таком свете все виделось куда более правдоподобным. Тем более, им по-прежнему некуда было идти.

Физерд по ее просьбе наведывался в их водяную деревню, но отыскал там только горстку местных жителей – большинство ушло искать лучшей доли в крупные города. Селлу там никто не видел с самого пожара. Нэи опасалась, что он врет и еще больше боялась, что они с Селлой просто разминулись около деревни. Но это, в конце концов, было почти целое подзвездие назад, и неизвестно, где она теперь. Нэи все меньше сомневалась в том, что согласится путешествовать вместе с Тмиллой.

Осень наползала на лес, как огромная тень, заставляя темнеть деревья, воду и дни: ночи становились все длиннее и холоднее, а дни все быстротечней и прозрачней. Зеленые листья в волосах Осколка Тьмы и на подошвах ботинок Физерда сменились красными листьями. Последний иногда тоже оставался ночевать в Старой Лавочке, и тогда оба юноши приходили жаловаться. Жаловались, как правило, Нэи, потому что Тмилла подобные попытки безжалостно отсекала, а от Аскеля невозможно было дождаться сочувствия.

– Это нечто ужасающее, – говорил Физерд, округляя серые глаза. – Ты просто не видела это место. Самое нормальное, что там есть – паутина. Я однажды положил руку на стул, а он превратился в дерево. И убежал, убежал, понимаешь? И этот… парень с длинным именем. С ним вообще ни о чем не поговоришь! А карты я ведьме отдал!

Нэи поначалу смеялась над убегающим стулом и над паутиной, как самым нормальным предметом интерьера, и юноше, кажется, это льстило. Во всяком случае, он сразу надувался, пыжился, как весенний голубь, и принимался расписывать сомнительные достоинства Старой Лавочки с еще большими подробностями. Вскоре Нэи надоели эти рассказы, но она не подавала вида: разве не сходил Физерд по ее просьбе в водяную деревню? Что ей стоит просто выслушать его?

– Это мучительно, – бурчал Осколок Тьмы, зарываясь носом в воротник плаща. – Этот парень приходит и разгоняет всю мебель! Я целые ночи потом ее собираю по лесу. И еще он разговаривает на такие странные темы…

На какие-такие темы разговаривает Физерд, Нэи никогда не уточняла, потому что обращенный заметно смущался, и ей нравилось его смущение, поскольку вид у него становился при этом очень "человеческий". Будь он человеком, он бы, наверное, краснел.

Незаметно Нэи старалась приглядывать за Тмиллой, и с каждым днем ей становилось все труднее верить в то, что та действительно ведьма – она ведь совсем не делала ничего магического, ничего, что могло бы быть связано с живой рекой и ничего, что можно ожидать от ведьм. Она продавала снадобья тем, кто приходил покупать их, давала советы тем, кто хотел получить совет, и слушала тех, кто хотел просто что-то рассказать ей. И Нэи ни разу не видела, чтобы Тмилла отказывала в совете или помощи тем, кто приходил после семи, хотя всегда ворчала по этому поводу.