Знают истину танки !
Шрифт:
Все смотрят сюда, на
гражданина надзирателя. Это он кричал. Здоровый, черночубый, и лицо угольное, в угрях. Рядом с ним — Возгряков, низенький заключенный с подслеповатым испорченным глазом и покатым лбом питекантропа. Тряся пальцем, он тянет гнусаво:
— Я давно-о говорю, гражданин начальник, — эту бандуру в печке истопить. Не положено здесь музыкальных инструментов!
Но надзиратель не ведет головой:
— Внимание, заключенные! Прослушайте судебное постановление! Он поднимает бумагу (чуть краешком она становится видна в низу экрана) и мрачно веско читает нам:
…Военный Трибунал Особого Равнинного лагеря МВД СССР, рассмотрев дело по обвинению…
И опять по экрану проплывают вагонки с заключенными — те же вагонки и те же заключенные, которые уже прошли перед нами раз. Но теперь они не читают, не играют, не лежат, не спят- они приподнялись, переклонились, неудобно замерли, слушают:
…заключенных 4-го ОЛПа Равнинного лагеря МВД Таруниной Марии, 1925 года рождения, прежде осужденной к десяти годам по статье 58-один-А и Скоробогатовой Светланы, 1927 года рождения, прежде осужденной к десяти годам, по статье 58-десять…
Загнанные, с исподлобным страхом. И ко всему притерпевшиеся равнодушно. И облегченные, что приговор — не им. И затаив дыхание. Пряча гнев. И не пряча его. Со страданием. С ненавистью.
Бандурист слушает — как будто все это слышал еще от дедов. Дивчина с ведрами кажется испуганной? или удивленной?
…в том, что они уклонялись от честного отбытия срока заключения и вели у себя в бригаде и в бараке разлагающие антисоветские разговоры…
Мы и раньше видели этого сурового арестанта Т-120: поджав ноги, он мирно играл в шахматы на нижней койке. Сейчас нет его партнера. И сам он не смотрит на шахматы: он впился, слушая. У него тот украинский тип лица, который бывает от примеси, должно быть, турецкой крови: брови — черные мохнатые щетки, нос — ятаган.
…нашел упомянутых заключенных виновными в предъявленных обвинениях и приговорил…
Рядом с Т-120 приподнялся, взялся за косую перекладину вагонки и как бы повис весь вперед — Володя Федотов. Каждое слово приговора прожигает его.
…Тарунину Марию, 1925 года рождения, и Скоробогатову Светлану, 1927 года, — к двадцати пяти годам Особых лагерей!
ВЕСЬ КАДР КОСО ПЕРЕДЁРНУЛСЯ.
И опять — подслеповатый зэк, слушающий преданно, и надзиратель. Кончил читать. Опускает бумагу. Смотрит на барак:
— Ясно?
О, молчание! Какое молчание!..
Вдруг в глубине возникает маленький рисунок дивчины с бандуры и
всплеск музыки!
…вихрем проносится на нас, захватывая полэкрана, — потрясенная! с закушенными губами!
И — нет ее. Надзиратель небрежно, утлом рта:
— Выходи на проверку!
И повернулся, уходит. Подслеповатый Возгряков кричит, тряся над головой фанерной дощечкой:
— На проверку! Бригадиры! Выводите народ на проверку!
Тот угол барака, где шахматист горбоносый и Федотов. Федотов не в себе:
— Друзья! Девчонок, не видевших жизни! За стеной! Здесь! А мы все терпим? Политический лагерь, да? Гай!
Гай (это Т-120) еще смотрел туда, откуда читали. Ждал, что еще не все прочли?.. Вдруг резким взмахом ударяет по шахматам, фигуры разлетаются.
— Не то, что — девчонок! А ты задумайся…
Ярость! Извив ищущей мысли пробивается через его лоб:
…Ведь их не случайно взяли — их п р о д а л и! ведь это кто-то каждый день…
чуть пристукивает согнутым пальцем
…закладывает души наши! Ведь это кто-то стучит, стучит…
ЗАТЕМНЕНИЕ.
ясные удары: тут-тук. Тук-тук. голос:
— Можно.
ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.
В маленькой голой комнатке с обрешеченным окном сидит за голым столом надзиратель, читавший приговор. К столу подходит Возгряков и кладет перед надзирателем маленькую мятую бумажку:
— Вот, гражданин начальник, списочек: у кого ножи есть. Трое их. Потом вот этот завтра на развод понесет письмо, чтоб на объекте через вольного передать. На живот положит, под нижней рубашкой ищите. А еще один — у него я подметил бумагу в зеленую клетку, на которой было написано воззвание. Надо завтра изъять — не та ли самая бумага?
Надзиратель просмотрел списочек:
— Здорово. Этого гада с зеленой бумагой надо размотать. А ножи большие?
— Не, вот такие, сало резать.
— Ну, все равно посадим. Деловой ты у меня старший барака, Возгряков. С тобой можно работать. Кем ты был до ареста, а?
Подслеповатый Возгряков усмехается, отворачивается от надзирателя в нашу сторону. Глубоко вздыхает. По ничтожному лицу его с постоянно слезящимся больным глазом проходит отблеск величия.
— Я был…
Садится на скамью как равный.
…страшно сказать, какой большой человек!
КРУПНО.
Его лицо, искаженное многими годами лагеря, меж губ сильно прореженные зубы.
…Я в ГПУ был, по нынешнему счету, — полковник. Меня Менжинский знал, меня Петере любил… Сюда меня Ягода за собой потащил. И вот гноят шестнадцать лет… Не верит мне Лаврентий Павлович… Не верит!..
ШТОРКА.
Кабинет попросторнее. Обставлен хорошо. У окна (свободного от решетки) — вазон с раскидистой агавой. За письменным столом в свете настольной лампы — старший лейтенант. Близко к нам — спина сидящего заключенного. Он говорит с грузинским акцентом:
— А Федотов на днях прямо призывал к сопротивлению! Кричал: девчонок рядом засуживают — зачем терпим?
Видим говорящего спереди, узнаем, что он был близ Федотова в бараке. Сидит независимо, свободно жестикулирует. Он высок, строен и щеголь: подстрижены височки, выхолены брови.
…И ваабшще настроение Федотова — крайне антисоветское.
голос:
— А Мантрова?
— Мантров — хитрый, никогда не говорит. А Федотов — открыто.
тот же голос:
— Ну, например. Ну, еще конкретное высказывание Федотова.