Знают истину танки !
Шрифт:
Но соседи одергивают. Колебания.
Гай и Климов показывают: не ложись!
Не ложатся. Поднялись и кто лег. С-213 на одном колене.
Все стоят. Дико смотрят на конвой.
И вдруг из крайнего ряда — здоровенный парнюга с глупым лицом
нет, с лицом затравленным! — нет, с обезумевшим от ужаса! поднял руки вверх!
и выбежал из колонны! — и бежит, бежит на конвоиров! Он сумасшедший просто! Благим матом ревет:
— Не стреляйте!! Не стреляйте!!
Колонна напряглась — но не шевельнулась!
Офицер убегает и кричит:
— Бей его! Бей его!
Тот конвоир, на которого бежит безумец, отступает и одиночными выстрелами
выстрелы.
в грудь ему!.. в грудь!.. в живот! Из телогрейки парня, из спины с каждым выстрелом вылетает кусок ваты! кусок ваты! клочок ваты!
Уже убит. Но еще бежит… Вот — упал.
Колонна! — сейчас вся бросится на конвой!
крик офицера:
— Ложи-ись!.. Огонь! Огонь!
пальба.
Бьют, как попало, над головами! над самыми головами!! И кричат остервенело сами же:
— На землю!.. Ложи-ись!.. Все ложись!..
Как ветер кладет хлеба — так положило волной заключенных. В пыль! на дорогу! (может, и убило кого?) Все лежат!
Нет! Стоит один!
пальба беспорядочная.
Лежат ничком. Плашмя. И скорчась. С-213, жирнощекий; смотрит зло из праха наверх — как продолжает стоять
Р-863, Гавронский. Вскинутая голова! Грудь, подставленная под расстрел! Гонор — это честь и долг!
С презрительной улыбкой он оглядывает стреляющий конвой и опускается из кадра нехотя.
пальба реже, а все идет.
Конвоиры и сами некоторые трясутся и бьют все ниже, все ниже. Это и есть "когда ружья стреляют сами". Один конвоир ошалел и еще кричит:
— Ложись! Ложись! Ложись!
никому. Поваленной колонне.
стихло.
Гай и Климов лежат впереди других и с земли смотрят зверьми сюда.
Пыль висит над колонной от паденья тел.
Убитый парень у ног конвоиров.
Сквозь конвойное оцепление входит Бекеч со списком. Минута его истории!
— Кого называю — встать! И выйти! Полыганов!
Из навала тел поднимается маленький Михаил Иваныч. Весь перед уже не черный, а от пыли серый.
…Вон туда!
показывает ему Бекеч за свою спину. И выкликает дальше:
…Шиляускас! Цвиркун!
МЫ ОТХОДИМ, ОТХОДИМ.
голос Бекеча слабей. Вот уже не слышен.
Только видно, как встают по его вызову заключенные и, взяв руки за спину, переходят в отдельный маленький строй, где их строят лицами в ту сторону, откуда пришла колонна. Они «арестованы». Их окружает резервный конвой.
ШТОРКА.
Два заключенных (передний из них — Меженинов, сейчас он без очков) в затылок один другому несут длинную кривую ржавую трубу. Задний (нестарый мужчина с крупным носом, крутым выражением) спрашивает:
— Слушайте, дОцент! А не поменять ли нам плечи?
Останавливаются. Меженинов:
— Ну, командуйте.
— Раз-два-бросили!
Скидывают с плеч трубу и увертываются от нее.
стук и призвон трубы.
Разминают плечи. Кряхтят. Задний показывает куда-то:
— Объясните мне, пожалуйста, член-корреспонден, куда смотрит, например, Госплан! Почему в безлесной пустыне такую громадину…
Над просторной производственной зоной — длинный, высокий корпус — из еще не потемневшего струганого дерева.
Его кончают строить: по стропилам положили продольную обрешетку и во многих местах уже покрыли тесом.
В разных местах перед корпусом и на крыше его — рабочее движение черных фигурок.
…отгрохали из чистого дерева! Ведь это дерево везли сюда за три тысячи километров!
Голос Меженинова:
— Полковник! Какой вы стали ужасный критик!
А небось, ходя в погончиках, считали, что "все действительное разумно"?
СТЯЖКА КРУЖКОМ
вокруг двух фигурок на гребне здания.
И УВЕЛИЧЕНИЕ.
Это Климов и Гай сидят на самом коньке. Вблизи них никого.
но оживленный плотничий стук.
Гай:
— …и ничего никогда здесь из побегов не выйдет. Подлезали под проволоку и уходили подкопом, — а далеко? Кого мотоциклами не догнали, — высмотрели самолетом. Разве нас держит проволока? Нас держит пустыня! — четыреста километров без воды, без еды, среди чужого народа — их пройти надо! Полыганова я умней считал, а тебя тем более.
— Павел! Чем ждать, пока в БУРе или на каменном карьере загнешься, — лучше бежать! Что-то делать!
— Не бежать надо, Петя!
— А что-о!?
Вдохновение на лице Гая:
— Не нам от них бежать! А заставить, чтоб о н и от нас побежали!!
Климов пытается угадать мысль Гая. Веселый голос поет неподалеку.
— чом, чом, чернобров,
чом до мэне нэ прийшов!
Это ниже, где крыша еще не покрыта, — с чердака высунулся меж обрешетки тот мордастый молодой Ы-655, сосед бандуриста, такой упитанный, будто он и не в лагере:
— мабуть, в тэбе, чернобров,
шапци немае?..
И оглядясь:
…Ну, ходимть, бригадиры, до Богдана! Галушки будем йисты!
ОТ НЕГО ВИДИМ
как Гай и Климов, сидя, съезжают по крыше сюда, вниз, и спрыгивают на чердак.
Здесь темнее. Двое уже сидят, остальные усаживаются под скосом крыши, в уголке чердака. Здороваются.
— Селям, Магомет!.. Здравствуй, Антонас!
Богдан:
— Що ж, панство, можливо буты спочинать? От мусульманского центра- е, от литовского — е, у русских ниякого центра нэма, Петька будэ тут за усю Московию. А у нас, щирых украинцев, руки завсе на ножах, тильки свистни!