Золотая лихорадка
Шрифт:
– Дурак ты, Кравченко, – тяжело сказал он и безжалостно ударил того в пах.
Кравченко взвыл. Юрий с размаху засадил ему в рот лежавшую в мойке картофелину. Выплюнув картофелину вместе с несколькими зубами, Кравченко со стоном выдавил:
– Скажу – не убьешь?
– Мараться об тебя... Говори, давай!
– Гришка Каравашкин с компанией...
– Где искать их?
– Ленинградская, семнадцать... Больше ничего не знаю...
– Знаешь. Откуда тот вагон прибыл? Ну!
– Из Магадана...
– Так... – Филатов пинком загнал Кравченко в комнату, пододвинул лист бумаги, ручку. – Пиши, быстро!
Кравченко уже понял, что отвертеться не удастся.
– Что писать?
– Я, Кравченко Павел... как тебя по батюшке? Петрович... заявляю: Филатов Юрий Алексеевич в убийстве сторожа на товарной станции невиновен. Ограбление вагона заказал я следующим лицам...
Вскоре обличительный документ был готов. И тут в дверь позвонили.
– Сидеть! – сдавленно прошипел Филатов, видя, как радостно встрепенулся Кравченко. Одним кошачьим прыжком Юрий оказался у двери, держа наготове пистолет.
Велико было его удивление, когда в глазке он разглядел лицо Матильды Алексеевны Дашковой, известной всему городу дамы, работавшей агентом некой страховой компании. Юрий со смехом открыл дверь, впустил женщину:
– Что, тетя Мотя, Кравченко страховать пришла?
Матильда с интересом оглядела Филатова, не узнавая его, хотя по слабости характера он однажды уступил ее домогательствам и прыгнул в Мотину всегда широко распахнутую постель.
– Мальчик, а ты ничего-о! – протянула Матильда, изъяснявшаяся примерно так, как Эллочка-Людоедка, дитя бессмертных Ильфа и Петрова.
– Ладно, Мотя, хоть и не вовремя ты, но проходи. В одной связке с этим посидишь... – он подтолкнул Матильду в комнату. Увидев окровавленного Павла, с которым в отсутствие жены решила приятно провести время, та испуганно прикрыла рот ладонью.
Юрий взял со стола лист, исписанный кривым почерком, сложил его и засунул в карман. Потом оглушил бывшего приятеля, стукнув того рукояткой пистолета по голове, подвел обомлевшую и потерявшую дар речи Матильду к батарее.
– Придется тебе, милая, на привязи посидеть... – жалостливо сказал он, накрепко привязывая ее к радиатору бельевой веревкой. – Только не кричи, ладно? А то люди сбегутся, неудобно будет – вот, мол, скажут, отправил женку, а сам потаскуху в дом привел... Не боись, он к утру очухается, освободит тебя. Только вот насчет потрахаться – это вряд ли, – добавил бесцеремонно Филатов.
Потом он прошел на кухню, вытащил все содержимое тайника, присвистнул от радостного удивления, рассовал по карманам тугие пачки денег, разрядил лежавший на полу револьвер, выбросив патроны в окно, выключил в квартире свет и захлопнул за собой дверь. На всю экзекуцию ушло у него минут двадцать.
Улица Ленинградская начиналась недалеко от дома, где жил Кравченко. Филатов сразу же поспешил к железнодорожным путям и, не высовываясь особо, в тени кустов, мимо того места, где был убит сторож, пошел по длинной улице, застроенной в основном частными домами.
Вот и дом, названный Кравченко. Много раз Юрий проходил мимо него, не зная, что в нем живет «вершитель его судьбы». Хата как хата – приземистая, крытая шифером, к обитым дерматином дверям ведет залитая асфальтом дорожка. В окне веранды, несмотря на позднюю ночь, горел свет, за армированным стеклом двигались какие-то тени.
Юрий несколько раз прошелся вдоль высокого дощатого забора, определяя, есть ли во дворе собака. Во всяком случае, если она и была, то никоим образом не давала о себе знать. Филатов подобрал на обочине горсть щебня – улицу недавно ремонтировали – и бросил ее за забор, в темноту двора. Никакой реакции.
Теперь Юрий был уверен в том, что хотя бы к дверям может подобраться, не рискуя взбудоражить всю округу.
Металлическая калитка была заперта изнутри, но Юрий знал такую систему запоров – нужно было просто потянуть за веревку с внутренней стороны калитки. Петли не скрипнули – видно, были хорошо смазаны. Филатов притворил за собой калитку и бесшумно приблизился к дому. Через открытую форточку с веранды доносился негромкий, хотя не совсем трезвый разговор, вкусно пахло застольем.
Юрий притаился за углом дома.
Он не решил еще, что делать с бандюгами, но в любом случае нары Каравашкину и компании грозили, хоть и не таким был Филатов наивным, чтобы отправлять письмецо в руки купленным ежовским ментам. Утром Филатов собирался запечатать его в конвертик и послать в Москву на имя одного своего знакомого сотрудника Генпрокуратуры. Он-то даст ход делу, что ему какой-то захолустный авторитет с прихлебателями? Тем более что можно было раскрутить шумное дело и заработать на нем неплохие дивиденды...
Дверь, за которой наблюдал, размышляя, Юрий, отворилась. Из нее, расстегивая на ходу ширинку, вывалился мужик и, не отходя далеко, стал прямо под ближайшим деревом справлять малую нужду. «Во, так это ж Шерхебель!» – узнал его Юрий. Вышеозначенный гражданин выпивал иногда в их компании, когда они собирались в старые добрые времена в гараже. Работал Шерхебель – «в миру» Васька – периодически, его то выгоняли, то вновь принимали в какую-нибудь шарашкину контору, слыл он записным алкашом. На какие деньги пил – неизвестно; вообще, Васька принадлежал к той категории людей, фамилиями которых интересуется только участковый.
Подойдя к пошатывающемуся Шерхебелю, Юрий зажал ему рот ладонью и, заполучив таким образом «языка», оттащил его за сарай, в укромный угол. Васька мычал, но сопротивлялся недолго – Юрий хорошенько дал ему под дых, после чего пленный замолк, переваривая «пилюлю». Юрий долге ждать не собирался.
– Где Гришка? – задал он конкретный вопрос.
Шерхебель отдышался:
– Ты чего дерешься?
– Добавить?
– Дома Гришка, спать собрался...
– Кто там еще?
– А ты кто?..
Чтобы избежать лишних вопросов, Филатов отрезвил «языка» увесистой пощечиной. Потом повторил вопрос.
– Баба там его, Катька, и все. Мы по последней собирались…
– Вагон с оловом вы с товарной станции укатили?
– Бля, ты... – «свидетель обвинения» попытался встать но Юрий свалил его на землю. Треснула доска забора. Филатов замер, но в доме никто не отреагировал. Юрий достал из кармана нож-»лисичку», экспроприированный у Кравченко, щелкнул им перед носом Шерхебеля:
– Я тебе сейчас кое-что отрежу, козел поганый! Говори быстро!