Золото гуннов

Пахомов Николай Анатольевич

— А я тебе что говорил? — шепнул Ратша Ругилу. — Татей да злодеев одними стрелами не проймешь. Их, как рыбу на кукан, надо брать многими доказательствами. Тогда не сорвутся.

Вече, горячо обсуждая услышанное, шумнуло, задвигалось, заволновалось. И как тут не заволноваться, когда такое видеть да слышать приходится!

— Тише! — Вновь поднял длань Ругил, призывая к порядку и вниманию. — Есть у нас и видоки, и послухи — это мои нукеры, которые были со мной в то недоброе время. Спросите их.

— Давай их сюда, спросим! — тут же откликнулось многоголосо

вече. — Конечно, спросим!

По кивку головы Ругила вперед выдвинулись оба оставшихся в живых нукера.

— Знаете их? — обведя собравшихся горящими очами, спросил Ругил.

— Знаем!

— Верите ли им?

— Верим!

— Тогда спрашивайте.

— Говорите! Говорите! — Вновь шумнуло вече. — Только по очереди… да все по порядку…

Нукеры переглянулись, словно решая, кому начать первому. Потом, выяснив первенство, рассказали как о нападении на них воев во главе с угром Савиром, так и о гибели своих товарищей, и о чудесном спасении Ругила, закрывшегося от стрел вздыбленным конем.

— Жаль коня, — закончили они печальный рассказ. — Хороший конь был, верный.

Поведав вечу о нападении, нукеры, заранее предупрежденные Ратшей, ни словом не обмолвились о судьбе нападавших. Так что присутствовавшим на вече вряд ли было понятно, что стало с Савиром и его людьми: живы или убиты в схватке, либо уже казнены. Гунны на суд и расправу всегда скоры.

— Так, может, это Савир сам все и умыслил? — тут же ухватились за инородца приближенные Мундцука, сгрудившись вокруг него.

— А вину хотел переложить на брата…

— Теперь сам убит, а потому взятки с него гладки…

— А кто сказал, что Савир убит? — исказил свой лик жесткой улыбкой Ругил. — Жив-живехонек! И может предстать пред вечем и судом…

— Хотим видеть и слышать, — заволновалось вече.

— Приведите, — распорядился Ругил. — Савира и его подручных.

Ратша с несколькими русами поспешил к кустам, чтобы совместно со стражей доставить вечу главных обвинителей Мундцука в коварстве и злодействе.

— Говори! — повелел Ругил, когда Савир предстал пред вечем. — Правду говори.

— Поклянись богами своими, что сказанное тобой, — правда, — потребовали вои.

Савир поклялся и рассказал, как Мундцук, жаждая ханского трона, уговорил его, Савира, устроить засаду на Ругила во время охоты на туров.

— Только замысел наш был расстроен самим Ругилом и его волхвом, — сник Савир.

Вече, многоголово и многоглазо обернувшись к Мундцуку, угрюмо молчало.

— Смерть злодею и клеветнику! — Выкрикнул Мундцук, метнув нож в Савира. — Смерть!

Возможно, в иной обстановке Савир и уклонился бы от блеснувшего короткой холодной молнией ножа, но не в данной. Он словно обрадовался сему, выпрямляясь и подставляя лицо и грудь. И нож, словно жало осы, вошел в шею, оборвав жизнь вожака угров.

Не успело тело Савира пасть на траву, не успели Ругил и все присутствующие на вече гунны, русы и угры осознать произошедшее, как прозвучал чей-то возглас:

— Смерть самому братоубийце и главному злодею!

Это крикнул брат Савира, рыжеволосый

богатырь Кастер, выхватывая меч и нанося им смертельный удар Мундцуку, никак не ожидавшему подобного действа от кого-либо из собственного окружения. Да и как было ожидать такого, когда и Савир, и Кастер были прикормлены из его собственных рук. И пусть Кастер не участвовал в заговоре против Ругила, но чтобы поднять руку на своего благодетеля — это уж выходило за рамки гуннского разумения. Не укладывалось в их скошенные к затылку и изуродованные шрамами головы.

Не прошло и мига, как на траве лесной опушки уже было два бездыханных тела. Такого исхода даже хитроумный Ратша не мог предположить, который, по правде сказать, предъявляя вечу основного подручника Мундцука, что-то подобное с кончиной Савира предвидел. Но только не поражения самого Мундцука — недруга и злодея, обмякшее тело которого медленно сползало с седла.

Кастер, сделавший свое дело, тут же был без сопротивления с его стороны обезоружен и скручен гуннскими воями, уже злобно поглядывавшими не только на Кастера, но и на всех угров. Угры, почувствовав угрозу, немедленно откачнулись от союзников. То же самое инстинктивно сделали и русы, оказавшись вдруг рядом с Ратшей.

Вече молча распалось на четыре части, две из которых составляли как сторонники Ругила, так и его противники — ближайшие люди павшего Мундцука. Напряжение стало таким, что, казалось, даже дети боров и рощ, беззаботные птахи перестали петь и щебетать, тревожно притихнув и притаившись в зелени ветвей деревьев и кустов.

Стоило хотя бы одному вою сделать резкое движение, как тут же пошли бы в дело ножи и мечи, копья и луки со стрелами. И полилась бы кровь ручьями, как водица в весенние деньки, орошая траву-мураву.

Ратша умоляюще взглянул на Ругила. Глаза того горели огнем — предвестником жажды сечи.

— Хан, — тихо произнес Ратша, — достаточно крови. Сдержи воев!

Ругил вздрогнул. По-видимому, слова Ратши дошли до его сознания. Взор его стал тускнеть, принимая холодный отблеск. Желваки прокатились по скуластому, искаженному гневом и шрамами лику, сглаживая напряжение.

— Гунны! — призывно воскликнул Ругил. — Достаточно крови. Мертвые должны быть погребены… с честью, а живые должны жить, хотя бы для того, чтобы предстать перед судом старейшин за деяния свои.

Гунны, по-прежнему недобро посверкивая глазами на недавних союзников и своих соплеменников-противников, стали мало-мальски расслабляться. Накал напряжения спадал.

Сраженных вождя угров Савира и коварного Мундцука, посовещавшись, решили похоронить тут же, на берегу Каменной речки. Благо, что погребальные обряды были схожи. Только поодаль друг от друга, чтобы, находясь на том свете, они не могли продолжить вражду. С этой же целью у трупов были подрезаны сухожилья на ногах. Русы своим покойникам такого не делали, а вот гунны и угры совершали, ибо считали, что с неповрежденными ногами покойники будут приходить к врагам своим, причем не только к мертвым, но и к живым, чтобы отомстить им за свою смерть.