Золото гуннов
Шрифт:
Да, не очень-то хотелось Ругилу давать слово своему неудавшемуся убийце. Но, вспомнив древнее поверье, что мертвые, не получившие удовлетворения своим просьбам при жизни, могут и с того света отомстить живым, гуннский вождь отказывать не стал. Поморщившись, поиграв желваками скул, он все-таки согласился выслушать условия Савира.
— Сказывай при всех, как убить меня замышляли, а я свое слово сдержу.
Савир подробно рассказал, как Мундцук подговорил его и других угров напасть на Ругила, чтобы устранить от ханского трона, как придумал
— Теперь казни и сдержи слово! — выкрикнул Савир. — Но помни, если нарушишь слово, то я и мертвым к тебе приду, чтобы взыскать за обман.
— С казнью обождется, — усмехнулся Ругил, скривив в злой иронии губы, отчего его лицо, и так не отличавшееся красотой и добротой, приняло зловеще-хищное выражение. — Не к спеху сие… Еще успеется.
В стан охотников Ругил и Ратша со своими воями и пленниками отбыть не успели: те сами во главе с Мундцуком и его нукерами неожиданно появились у кромки рощи.
— На охотника и зверь бежит, — мрачно заметил Ругил. — Мы к нему собирались, а он сам явился.
— Это он спешит убедиться, что ты убит и в чистом поле лежишь бездыханным, — в тон ему отозвался Ратша. — Не дождался ворон друга-коршуна с радостной вестью, вот и решил сам все разузнать-разведать… А если понадобится, то и добить.
— Теперь не добьет! Хвост-то мы ему прищемили! Вскоре и сородичи узнают, какой он змей… подколодный. Так, кажется, у вас говорят?..
— Хоть хвост ему мы и прищемили, но осторожность проявлять надобно, — не разделил оптимизма своего друга Ратша. — Змея и мертвая ужалить может. Особенно та, у которой ни жала, ни зубов ядовитых не вырвано.
— При всех не посмеет.
— Скорее всего, не посмеет… — раздумчиво потеребил перстами бороду Ратша. — Но поостеречься надобно. Боги береженых берегут, а о небереженых заботы проявляют мало…
— Поостерегусь, — пообещал Ругил и тут же приказал нукеру: — Зови всех охотников по моему слову на вече. Разговор есть.
И пока посланный вой скакал встречь охотникам, пока доводил до них слово Ругила, пока те, тяжело ворочая мозгами, осознали, наконец, что от них требуется, Ратша с согласия своего друга спрятал Савира и прочих пленников за густой терновый куст.
— Пусть гостинец будет неожиданным, — подмигнул он Ругилу. — Незачем допрежь сроку оказывать.
— Хитрый ты, однако, — одобрил тот, то ли улыбнувшись, то ли скорчив гримасу: из-за шрамов на лице разобраться в этом было всегда довольно тяжело, а уж в минуты гнева, раздражения или переживаний — вообще невозможно.
— Я не хитрый, я — предусмотрительный…
— Пусть так… Только действуй поживее, а то охотники вот-вот будут тут.
Отвести пленников за куст и приставить к ним стражу — минутное дело. — Это ведь не избу срубить и не в поход род поднять! Там время уж точно нужно. И большое
На зов Ругила охотники откликнулись охотно. Шумной разноперой толпой окружили старшего сына хана. Всех интересовало, что случилось с Ругилом, когда он не прибыл в стан.
— Грешным делом подумали, не боднул ли тебя тур… — довел до Ругила общее мнение один из его воев. — Один, раненый, так взъярился, что несколько лошадей покалечил да двух воев на рога поднял, пока мы его не добили, — пояснил для пущей важности. — Но, как вижу, хвала небесному Тэнгри, ты жив и здоров.
— Хвала Тэнгри! Хвала Тэнгри! — подхватили клич сородича многие гунны.
— Тур пытался, да не смог! — Был загадочен Ругил. — Зато некоторые двуногие бараны, засланные моим заклятым врагом сюда заранее, чуть работу тура не довели до конца… Вот так-то.
Сказав сие, Ругил устремил взгляд на Мундцука. Но тот и бровью не повел, словно его это не касалось. Непонимающе смотрели на Ругила и многие охотники. Зато те немногие, кто был в курсе замысла Мундцука, понурили главы свои: не хотели встретиться взглядом своим с гневными очами старшего сына хана Харатона.
Но вот недоуменное молчание прервалось отдельными криками гуннских воев, требующих пояснения. Особенно усердствовали в этом те, кто прибыл на охоту с Ругилом.
— Твои слова, сын хана и хан, загадочны, как сумрак перед ночным мраком. Мы же хотим ясности и дневного света во всем этом, — требовали они.
— Хорошо! — Поднял длань Ругил. — Хорошо! Я внесу ясность.
Толпа затихла в ожидании.
— Так вот, — продолжил Ругил в полнейшей тишине, нарушаемой лишь коротким и негромким всхрапыванием коней да беззаботным и радостным щебетом проснувшихся птиц, — если вы хотите знать, то я скажу…
— Хотим! — многоголосо отозвалась толпа.
— Тогда имеющий уши да услышит, а имеющий очи да увидит: мой брат Мундцук подослал убийц, которые и пытались меня убить.
Головы воев, словно по команде, повернулись в сторону Мундцука, восседавшего на гнедом коне. Взгляды впились острыми занозами и требовали ответа.
— Оговор! — в тревожно повисшей тишине воскликнул Мундцук гневно. — Оговор! Старший брат просто жаждет моей крови… А потому и придумал вместе со своим другом-волхвом русом весь этот лживый оговор.
— Нет, не оговор, — счел нужным вмешаться Ратша. — Есть доказательства. И не Ругил жаждет твоей крови, а ты, Мундцук, жаждал его крови, подсылая убийц. А вот и доказательства, — показал он, приподняв над головой, стрелы с ястребиным оперением. — Узнаешь оперение стрел твоих воев.
— Узнаю, — не стал отпираться Мундцук. — Но это еще ни о чем не говорит: стрелы вы могли подобрать на поле охоты, вынуть из тел убитых животных, выкрасть, наконец…
— Да, стрелы — это еще не доказательство вины, — подхватили разом вскормыши Мундцука. — Их могли и выкрасть, и подбросить…