Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл
Шрифт:
Выехали из Галича целой кавалькадой - с трубными звуками рога, с развевающимся бело-красным знаменем галицких князей. А кругом стояли буковые леса первозданной красоты. В безупречно голубом небе истово палило солнце, ярко-жёлтое, как новорождённый цыплёнок. Высоко порхали стрижи, явно не предвещая ливня. В терпком, мятном воздухе деловито гудели дикие пчелы, располневшие от собранного нектара. А борзые собака князя, родовитые и степенные, иногда не выдерживали и как шавки, облаивали прыгавших по веткам белок и птиц.
– В райских кущах менее роскошно!
– пошутил Комнин.
– Отчего?
– спросил Ростислав.
– Чаровница была
– Кроме моей возлюбленной, - поднял палец кверху правитель.
– На чужой каравай рот не разевай!
– Понимаем, вестимо. И Настасья Микитична для нас - существо святое, на которое покуситься грех.
– То-то же, приятели.
И сама охота на туров выдалась на славу. Уж на что Андроник был весьма искушён в королевских забавах, а и то получил много новых незабываемых впечатлений - от выслеживания зверя, травли, окружения; право победного выстрела из лука предоставили ему, и Комнин выполнил его с честью; крепкий красно-коричневый бык исподлобья смотрел, выставив вперёд закруглённые крупные рога; ноздри вздрагивали слегка, хвост вздымался и нервно падал, на губах были хлопья пены; выпученный глаз наливался кровью; и стрела, просвистя, пробила его висок; ничего не поняв, тур какое-то время простоял неподвижно, а потом сложился, как карточный домик, подогнув задние колени и упав на передние; а потом затих, подрожав в предсмертных конвульсиях. Жареное на костре его мясо было сочное, пахучее, девственно прекрасное. Жир струился по губам и ладоням охотников, капая с бород. Рядом грызли кости собаки. Искры от костра улетали в чёрное небо, превращаясь в звёзды.
То была незабываемая для Андроника ночь.
А потом весь отряд приехал в Тысменицу. Город оказался маленьким, тихоньким, уютным, весь в цветах я фруктовых деревьях. Купола церквушки, выкрашенные тёмно-синей краской (а не золочёные, как в Киеве или Галиче), представлялись игрушечными, детскими. И дворец Настасьи Микитичны, утопающий в зелени, вроде не деревянный, а пряничный, завораживал своей сладкой красотой.
На крыльце появилась сама хозяйка - в летнем длинном платье, красных шёлковых туфельках и венце, обтянутом дорогой тканью; глядя издали, каждый изумлялся её талии - рюмочной, осиной; приближаясь, видел тонкие изящные руки, кисти-лодочки, необычной долготы пальцы с длинными, искусно заточенными ногтями; а потом бросал взгляд и на лебединую шею, возвышающуюся над стоячим воротом, стиснутым дорогим ожерельем; наконец любовался самим лицом - чуть продолговатым, смуглым, чёрными глазами-омутами и прелестным рисунком алых губ, словно распустившейся алой розой. Да, в свои двадцать два года внучка Чарга не могла не заставить волноваться каждого мужчину - от четырнадцати лет и старше. Именно про таких говорят в народе: «Писаная красавица».
Что уж говорить про Андроника - ненасытного женолюба, возбуждавшегося от малейшего шороха и запаха юбок! От подобного совершенства он стоял словно громом поражённый, ел Настасью глазами и, как мальчик, чувствовал биение своего сердца. А Берладников сын узнавал в чертах Настеньки многие черты своей матери, и ему хотелось расплакаться и, упав на колени, скрыть лицо в складках её платья.
Неожиданно из дверей показался худенький невысокий мальчик, стриженный «под горшок», очень напоминавший Ярослава, только с густыми тёмными бровями и карими глазами. Оба поклонились приезжим.
Осмомысл поднялся на крыльцо первый и, поцеловав красавицу в щёку - смачно, звонко, взял сынишку на руки, тоже поцеловал и на землю не отпустил. Повернулся к гостям с улыбкой:
– Вот знакомьтесь с моими дорогими людьми. Нет на свете никого для меня любимей! Да простит мне Господь эти не слишком праведные слова!
Настенька тепло раскланялась с Чаргобаем и при том отметила:
– Я прадедушку Чарга помню смутно, но, сдаётся мне, ты вельми на него похож.
– Ну, а ты похожа на мою маму Тулчу, - покраснев, признался молодой человек.
– Половецкая кровь сильна! Вот ведь кукушата, подброшенные в разные гнезда, вытесняют других птенцов, так и кровь диких степняков подавляет все остальные, что текут в наших жилах. Правда ли, Андроник?
– И она взглянула на красавца мужчину, не скрывая кокетства.
Не сводя с неё обезумевших глаз, он ответил:
– Нет, славянская кровь тоже не слаба. Я, пожалуй, больше чувствую себя русским, чем ромейским греком.
– А по цвету волос не скажешь!
– рассмеялась женщина, намекая на то, что Комнин брюнет.
– Но зато в душе русский. Полюбил охоту на туров всей душой. И к Тысменице, данной мне в удел дорогим двоюродным братом Ярославом, тоже привяжусь всем сердцем.
– Значит, получается, мы теперь твои подданные?
– повела бровью Настя.
– Можно ли рассчитывать на твою благожелательность к нам?
– Если я увижу взаимность…
– О, христианскую - безусловно. «Возлюби ближнего своего, как себя самого».
– О другой взаимности я и думать не смею.
– Именно: не смей!
– И, взмахнув юбками, молодая женщина поспешила вслед за другими мужчинами.
Проводив её взглядом, сын Ирины подумал: «Смею, смею. Только надо действовать тонко, мягко, ненавязчиво, чтобы не узнал Осмомысл».
День прошёл прекрасно: лакомились домашними пирогами, пили домашнее пиво, отдыхали в саду под отягощёнными зрелыми плодами яблонями и грушами, забавлялись игрой в кости (побеждал исключительно Андроник), любовались вечерней зорькой - как огромное красно-рыжее солнце прячется за кронами деревьев дальнего леса. А в вечерних сумерках вспомнили про Арепу - стали уговаривать её погадать. Та вздохнула тяжко: «Ох, уморите вы меня этими проказами», - но покорно легла на стол - погружаться в транс. Настя держала свечку у её изголовья.
– Мамушка Арепушка, слышишь ли меня?
– спрашивала она тихо.
– Слышу…
– Видишь ли Андроника, грека из Царя-града?
– Вижу, вижу…
– Что ты видишь? Долго ли скитаться ему?
– Нет, недолго… В скором времени он отбудет на родину…
– Станет ли затем императором?
– Станет, но не сразу… тысячу невзгод прежде перетерпит…
– Много ли процарствует?
– Года два, не боле…
– А потом? Отчего оставит престол? Нянька промолчала, крепко стиснув зубы.
– Мамушка Арепушка, слышишь ли меня?
– Слышу… - очень слабо проговорила старуха.
– Видишь ли Ростислава, что доводится племянником Осмомыслу?
– Вижу…
– Долго ли скитаться ему?
– Очень долго. Почитай что цельную жизнь…
– Стает ли он князем в Галиче или же в других землях?
– Нет, не станет. Токмо у других князей служить будет.
– Много ль проживёт он на свете?
И опять колдунья не ответила на главный вопрос.
– Мамушка Арепушка, - в третий раз произнесла Настя, - слышишь ли меня?