Золотой истукан (др. изд.)
Шрифт:
– И впрямь нищий духом, - насмехается над ним Карась.
– Ну, чего сияешь? Его бьют, а он рад, дурак.
Роман скользит по его лицу отрешенным взглядом, как по пустому месту, и произносит постным голосом:
– Господи, помилуй.
– И голос-то каким стал отвратным!
– ярится Карась, - Ну, погоди, святой старик… утоплю я тебя в бочаге. Испортил мне друга.
– Господи, помилуй.
– Тьфу!
Впервые в жизни узнал юный смерд, что такое истинное счастье. Оно - в безмятежности, в полном душевном покое, когда ничего не ищешь, не ждешь и ничего не хочешь.
Правда, хоть он и «умер плотски», хочется, как прежде, есть и спать. Но ему довольно и той чашки постного варева, которую дают раз в день. И спать дают час-другой. Чего еще надо человеку? И может ли ему досадить, полосуя плетью, косматый бешеный страж, - душа-то Романова уже в далеком небесном чертоге, куда пропахшему овчиной хазарину, с его немытой рожей, доступ наглухо закрыт. Смерть? Она желанна, ибо, как говорит проповедник, с её приходом рвутся узы между чистой душой и грешным телом.
А пока… пусть бьют, бранят, - иди себе полегоньку, шепча спасительную молитву: «Господи Иисуси Христе, сыне божий, помилуй мя, грешного», - и не услышишь брани, не почуешь боли.
– Что за река, - неужто все еще Кубань?
– спросил Карась, когда пленных вывели к пойме, сплошь покрытой огромными растрепанными тополями, сухим камышом, непролазным колючим кустарником.
– Угру *– ответил Урузмаг.
– Течет на восток, в другое море. Благодарите богов своих, что не лето сейчас, а то б комары вас насмерть заели.
– Видали мы комаров на Дону! И ничего, обошлось.
– Злей здешних комаров на свете нет. Их в тыщу раз больше, чем листьев в этих сырых лесах. Тучей висят, чернее зарослей ежевичных.
– А это что, тоже лес?
– показал Карась на высокую, с какими-то плоскими выступами, зубчатую стену, синеющую далеко впереди.
– Это город Самандар, - торжественно объявил алан.
– Настало время, други, прощаться.
– Город? А почему синий?
– Тень. Издалека всегда так.
– Сам он дар… Что сие означает?
– Саман - глина, смешанная для крепости с рубленной соломой. Дар - ну, как это… столп, стена, что ли. Выходит, Глинобитный столп. Он сложен из саманных кирпичей. Персы строили для хазар, - потому и название персидское.
– А-а. Что ж, значит, не сегодня-завтра мы, бедные, предстанем пред очами великого хазарского кагана?
– Вчера гонец доложил: кагана нет в Самандаре. На Итиле будет зимовать.
– Ого! Нам еще на Итиль тащиться?
* Угру - хазарское название Терека.
– Нет, наверно, - при наместнике останетесь, при Алп-Ильтуваре, савурском беке.
– Кто - савуры?
– Большое племя хазарское.
– Ну, нам все равно, каган ли, бек ли. Только б дойти скорей до места. Ноги уже не несут. Ты подумай, откуда плетемся - от самого Днепра! Где Днепр, где чертов Угру. Рехнуться можно.
– Жаль, проклятый урус, ты ускользнул от моих когтей, - сказал Роману, подъехав, бек Уйгун, брат покойного Хунгара.
Роман и не знал, что Уйгун в караване! Э, да что ему теперь какой-то Уйгун?
– «Покорные богу», как именуют себя головорезы халифа Абд аль-Мелика, терзают Армению, сеют смерть и опустошение в Иберии, разоряют Албанию. Великая беда. Великая напасть. Возможно ль смотреть без содрогания на адские муки этих трех несчастнейших народов? Господи, помилуй!
– проповедник перекрестился.
Алп- Ильтувар, темноликий, скуластый, с жидкими висячими усами, сказал сухо и строго:
– Тебе-то что, византийцу, до их страданий? «Византийцу?
– удивился Роман.- Выходит, он все-таки ромей».
Их было трое в огромном княжеском шатре: Киракос, бродячий проповедник учения Христова, савурский бек Алп-Ильтувар и его новый, особо доверенный слуга и телохранитель, честный христианин Роман, который, придя в Самандар, был сразу определен на эту высокую должность по настоянию и ручательству святого странника.
– Армене, иберы, албаны - наши единоверцы,- ответил Киракос.
– Разве зазорно заботиться о братьях и сестрах во Христе? Я обязан душою за них болеть.
– Да, - кивнул савур, тонко и понимающе усмехнувшись.
– Тем паче, что эти братья и сестры во Христе платили раньше, до прихода «покорных богу», дань твоему императору. И ему хотелось бы вновь взять их под свою добрую руку.
Проповедник внимательно глянул в узкие черные глаза савура.
– А почему бы нет? Сказал Христос слугам Иродовым во храме Иерусалимском: «Воздавайте кесарю кесарево, а богу - богово».
– Богу богово, а беку - беково, - подправил савур Христово изречение соответственно каким-то своим тайным раздумьям.
Оба улыбнулись, довольные сразу возникшим между ними доверием, взаимным пониманием, сообразительностью.
Говорили они по-хазарски, Роман понимал их с пятого на десятое, но перед ним все же чуть приоткрылось в его новой вере нечто гораздо более связанное с делами земными, нежели небесными.
– Ну, хорошо, - согласно кивнул савур.
– Тогда я скажу так: мне-то что, хазарину, до их страданий?
– Именно об этом я и поведу с тобою речь!
– Слушаю.
– Ты, конечно, бывал в низовьях этой вот реки Угру, у которой стоит ваш славный город. И хорошо знаешь нрав ее. Она течет не в низине, - верно?
– а на возвышенности из песка, который сама же и нанесла. Буйная река, только валы земляные мощные спасают окрестные селения от потопа и гибели. Так?
– Так. Сам однажды чуть не утонул, когда прорвало дамбу.
– Бек это сказал с равнодушным, скучающим видом, но в острых умных его глазах уже разгорался огонь любопытства, нетерпеливого ожидания.