Золотой воскресник
Шрифт:
– И тебе это помогло достичь? – спрашивает Ольга.
– Помогло, да. Когда-то я лежал три дня в африканском болоте, и меня почти парализовало, а теперь все шевелится – пальцы, руки… Кое-чего достиг…
Ольга Осина:
– Когда я приехала в Париж, я была сказочно богата, друзья, веселье! У меня было столько денег – я могла взять и угостить всех белым вином. Я и сейчас могу так. Но мне не на что.
– Вы нервничаете? – спросила Ольга.
– А что,
– А по мне видно, что я спокойна? – спросила я.
– А по мне видно, – спросила Ольга, – что я спокойна, но нервничаю?
– Есть бытописатели, – говорил Даур, – я у них верю каждому слову. Даже под дулом пистолета не могут написать того, чего они не видели. Уж если он написал “из трубы вылетела ведьма на метле”, значит, он действительно это видел, иначе бы не написал.
– Москва заполнена турками, – сообщал Даур, – только и слышно: “денга”, “базар”, “шашлычная”, “бастурма”. Для русских осталось несколько слов – это “нравственность”, “союз”, “выборы”, “квота” и “будущее”. Больше ничего.
На Лейпцигской книжной ярмарке Пётр Алешковский читает рассказ про деревню: тетя Нюра, корова Зорька, бревенчатая изба… Вдруг у него зазвонил мобильный телефон. Все даже растерялись. Алешковский помолчал, вытащил мобильник, стоит и смотрит на него: ни ответить не может – весь в образе, ни сбросить вызов и отключиться – Пётр в оргкомитете ярмарки.
А Лёня Тишков говорит:
– Наверное, тетя Нюра звонит, что Зорьку доить пора…
В Москве Даур поселился у Петра Алешковского. Отныне никто в его присутствии не мог даже намекнуть на то, что и у Пети могут быть недостатки, хотя бы в прозе.
– Тут один профессор Литературного института, – с сарказмом говорил Даур, – пытался критиковать Петю. Но только возвеличил его таким образом!!!
Свой эпохальный роман “Золотое колесо” Даур писал на компьютере Алешковского и всячески этот компьютер костерил:
– Он, как необъезженный жеребец, сжевал у меня полромана. Что надо было увековечить – стер, что было сокращено – оставил. Сам делает кое-какие вставки про то, какой хороший русский народ. Эротические сцены Петин компьютер стыдливо аннигилирует, заменяя лирическими пейзажами среднерусской полосы, и если нет каких-то слов в словаре Ожегова, которые я употребил, ему это как серпом по яйцам…
– Петя Алешковский родовитый и смиренный, – говорил Даур, – он из тех людей, которые во все времена несут в себе любовь к России. Недавно он приехал из деревни, привез подарки: жене – рога оленя, сыну – убитого глухаря… Вчера пили с Петей и Курицыным. Все время говорили о народе!..
На семинаре в Институте современных искусств читала студентам вслух поэтов
В следующий раз я спрашиваю ребят:
– Кого мы с вами читали?
Они с трудом, коллективно, воспроизводят диковинные имена поэтов:
– …Дриз… Сеф… Хармс… Кушак… Аким…
– А кто нас провел на вечер Овсея Дриза?
Они, еще более растерянно:
– …Хармс?
Феликс Дектор, издатель:
– Я попросил Михаила Светлова написать предисловие к стихам Овсея Дриза. Михаил Аркадьевич сел и написал два абзаца, сказав: “С него хватит”. Тогда я взял и продолжил. И пригрозил Светлову: “Не подпишете – не получите гонорар”. И он подписал.
Писатель и переводчик Юрий Вронский:
– Можно я буду говорить сидя? Я человек застенчивый и к тому же одноногий. Однажды я подарил Овсею Дризу можжевеловую палку с головой птицы…
Поэт Алёна Басилова:
– Когда Овсей Дриз доживал свои последние дни на этой земле, он предупредил: я вас рассмешу, не плачьте. В день похорон через все кладбище на тележке привезли его гроб к могиле, открываем – а это не Овсей, имевший, как известно, благородную внешность пророка Моисея, а какой-то ужасный амбал с квадратным подбородком. Мы кинулись обратно, опять через все кладбище, и дальше – к провожатым этого усопшего. А те даже не заглянули в гроб и нашего Овсея уже почти захоронили!.. Действительно, такой хохот потом стоял!..
– Когда мы вернулись из Америки, – рассказывал брат папы, дядя Валя, – у нас баба Мария тогда совсем еще не говорила по-русски. Мы подружились во дворе с сыном дворничихи Васей. Он был страшным хулиганом и матерщинником, но мы многое имели от этой дружбы. И вдруг из окна: “Вальтер! Лион! На хаузе!..”
Дяде Вале было одиннадцать лет. Он спросил у своей тети:
– Ася! Я умру?
Ася, в ужасе:
– Валя! Ты голодный?
Баба Мария – внуку Андрею:
– Иди жру!
– Не жру, – поправлял он ее, – а жри! Надо говорить: иди жри!
– Не учи меня своим хулиган манер!..
– А свой холодильник американский, – рассказывала баба Мария, – мы продали Льву Кассилю…
Тишков – мне:
– Ты жертва стиля. Не донести свою мысль пытаешься до человека, а соблюсти стиль. Это и в писательстве, и в жизни. Поэтому тебя мало кто может понять, практически никто. Витиеватые интонации, заковыристые слова, намеки, тонкости, и в результате получается эффект, обратный тому, на который ты рассчитываешь!