Золотой выкуп
Шрифт:
Казалось, под шкурой нашего туры спрятались целых три человека: один — жадюга и взяточник, невоздержанный в еде и в мирских утехах; второй — трус и хитрец; третий — угодливый, богобоязненный книгочей. Все чти трое, казалось, то уживались мирно, то соперничали, поочередно вырывая друг у друга первенство.
Когда истцы, возглавляемые Намазом, появились у порога казиханы [28] , верховный сидел в почетном углу на мягких тюфяках, поджав под себя ноги, на коих покоился живот; на животе же возлежала голова — так мудрейший казий Шадыхан всегда предавался возвышающим душу размышлениям. Но сегодня он думал вовсе не о высоких материях, вчера ему стало известно о пренеприятнейшем и прискорбнейшем происшествии в подворье Хамдамбая, и теперь, после обильного обеда, он с завидным усердием слал страшные проклятья Хамдамбаю и всему его роду. Да и как не сочувствовать беднякам (хотя бы про себя!), когда верховный сам боялся Байбувы как мышь — кота, когда даже при случайной встрече его покидали силы, ноги слабели и подкашивались сами собой. Казий прекрасно понимал, что во вчерашнем скандале виноват Байбува и никто другой, но тем не менее сейчас пытался представить себе такой путь, следуя коим он смог бы и успокоить бая и как-то облегчить участь черни. Но он не успел прийти к какому-либо решению: ступая на носки, в комнату вошел помощник казия Мирзо Кабул и доложил, что явились истцы.
28
Казихана — канцелярия казия.
— Вот как, — с трудом приподнял голову верховный казий. — Откуда? Кто такие?
— Работники Хамдамбая.
— Зовите, пусть заходят.
Казихана представляла собой длинное помещение, разделенное посередине на две части. Задняя половина комнаты была на пол-аршина выше передней, устлана коврами, поверху разложены атласные мягкие тюфяки, пуховые подушки. Там при разборе дел восседал верховный казий. Передняя половина выложена жженым кирпичом, застлана соломой, на которую наброшены шолчи [29] .
29
Шолча — небольшой домотканый войлочный палас.
Истцы один за другим вошли в казихану, опустились на колени и, положа на них руки, замерли.
Верховный казий степенно поднял голову, обратился к Мирзе Кабулу:
— Внесли ли жалобщики в царскую казну положенную мзду?
— Нет, мой господин.
— Пусть внесут. — С этими словами верховный казий нашарил под тюфяком четки из носорожьей кости, каждая бусинка которой была величиной со средний грецкий орех, и принялся отрешенно перебирать их. «Проклятый бай, — начал он молиться на свой манер. — Чтоб сам аллах тебя покарал! Легко ли этим беднягам? Дети у них у всех, хозяйство, которое надобно поддерживать в порядке. Но и мне нелегко, еще бы, мне, быть может, труднее, чем им всем, вместе взятым… О, всемилостивейший, помоги мне подобру-поздорову выбраться из этой неприятной истории, укажи верный путь…»
Истцы не знали, что прежде чем начнется разбирательство дела, нужно внести довольно крупный взнос: многие из них пришли сюда без копейки в кармане. После долгой возни кое-как собрали сорок таньга. Пообещав завтра же доставить еще сорок, они вместо подписи приложили пальцы в приходной тетради.
— Скажите теперь, мусульмане, какая обида привела вас ко мне? — приступил к делу Шадыхан-тура с таким видом, будто знать не знал, что привело просителей к нему.
— У нас к вам две жалобы, — заявил Уста Камал из Уклана.
— Жалобы ваши будут внимательно выслушаны.
— От имени всех нас будет говорить Намазбай, — сказал Уста Камал. Намаз встал, приложил руку к груди и застыл в ожидании.
— Ваше имя, мой верблюжонок? — ласково поинтересовался верховный казий.
— Намазбай.
— Имя отца?
— Пиримкул.
— Какого кишлака житель?
— Джаркишлака.
— Сколько вам лет?
— Двадцать четыре.
— Владеете ли грамотой?
— Читаю по-русски, умею немного писать.
— А?! — приложил ладонь к уху Шадыхан-тура: такое заявление не часто приходилось ему слышать в этих стенах от босяка.
— Именно так, господин.
— Аллах даст, верблюжонок мой, будущее ваше светло. Мусульманин?
Намаз ответил так, как положено отвечать при таком вопросе:
— Алхамдулилло! — и опять приложил руку к сердцу.
— Выступали до этого чьим-нибудь доверенным лицом?
— Выступал, мой господин.
— Прошу, поведайте нам.
— Некоторое время служил толмачом мирового судьи второго участка города Самарканда господина Козловского.
— А?!
— Именно так, мой господин.
— Похвально, верблюжонок мой, похвально! Аллах даст, и сегодня в защите прав обиженных вы добьетесь несомненных успехов. Пусть все ваши требования окажутся справедливыми!
Намаз принялся излагать все по порядку. Говорил горячо, с убедительными примерами и доказательствами, то и дело перебиваемый возгласами одобрения, исходившими от самих жалобщиков. Мирзо Кабул записывал, скрипя пером. Верховный казий слушал, то и дело покачивая головой, выказывая сочувствие рассказу Намаза.
Когда Намаз умолк, Шадыхан-тура проговорил, потирая затекшие ноги.
— Великий Навои говорил: «Круша злодея род во имя чести, я души умащал бальзамом мести». Аллах даст, мы тоже просыплем яд мести, не так ли, Мирзо?
— Истинно так, господин, — поспешно ответствовал Мирзо Кабул.
— А теперь аллах призывает нас к обеденному намазу, — возгласил верховный казий. — Нить истины станем разматывать после благочестивых молитв, согласны?
Истцы, конечно, согласились.
Часа через два все вновь собрались в той же комнате, заняли свои места. Мирзо Кабул только было раскрыл свою тетрадь, как снаружи донесся неясный шум. Все невольно выглянули в широко раскрытые окна. С грохотом распахнулись ворота казиханы, и во двор влетела коляска, запряженная парой горячих коней. Двор мгновенно переполнился вооруженными всадниками. С коляски важно сошел Хамдамбай, следом за ним — управитель Дахбедской волости Мирза Хамид.
Первым вошел в казихану, пинком растворив дверь, Хамдамбай, за ним появился Мирза Хамид с нукерами. Все они, топча шелковые тюфяки, прошли на казиеву половину.
Хамдамбай, подбоченясь, оглядел истцов горящими от ненависти глазами.
— Есть среди вас некий Намаз, сын Пиримкула? — процедил он сквозь зубы.
— Это я, Байбува, — шагнул вперед Намаз-палван.
— Кулибек! — позвал бай.
— Я здесь, Байбува! — вбежал в дверь небольшого росточка, сухощавый человек с козлиной бородкой.
— Узнаешь, кто здесь тот самый конокрад?
— Узнаю, Байбува, вот он! — ткнул пальцем в сторону Намаза Кулибек.
— Скажи, сколько коней он увел?
— Четырех скакунов, Байбува.
— Когда он их увел?
— Он их увел в ночь с субботы на воскресенье.
— Шадыкул! — позвал опять бай, обернувшись к раскрытому окну.
В комнату вбежал щеголевато одетый молодой человек с едва пробивающимися усиками.
— Ты у кого покупал коней? Есть тот человек среди вот этих?