Золотой выкуп
Шрифт:
— Вот тебе, вот!
Михаил-тура схватил его за руку:
— Довольно, прекратите!
— Не вмешивайтесь! — завопил Мирза Хамид, брызжа слюной.
— Подобные действия запрещены законом! — повысил голос Грибнюк. — Нельзя бить арестованного.
Мирза Хамид отбросил плетку в угол и нехотя сел на свое место. Но тут же снова вскочил, будто ожегшись на углях, забегал-зашагал по комнате.
— Предавали этого вора сазойи [32] или нет? — вдруг вспомнил Хамдамбай.
32
Сазойи —
— Нет, — обмяк Мирза Хамид, виновато потупившись.
— Сейчас же гоните негодяя на базар. И ускорь суд. Таких, как он, надобно в Сибири сгноить.
То ли от жгучей ненависти, всколыхнувшей все существо, то ли от побоев, то ли от горького чувства беспомощности Намаз был словно оглушен и очнулся лишь тогда, когда шесть нукеров — три спереди и три сзади — привели его на знаменитый Дахбедский базар, а глашатай Аман, шагая впереди процессии, начал кричать во все горло:
Внемлите же, слуги аллаха, Неверным — презренье и плаха! Слушайте! Слушайте! Слушайте!«Неужто все это происходит наяву? О создатель, ты же хорошо знаешь, что я не вор. Зачем ты позволил им связать меня, отдал в их руки? Ты превратил меня в прах. Честь моя выброшена на помойку! Как я посмотрю теперь в глаза людям? Ведь черно мое лицо перед ними! О, Дивана-бобо! Вы говаривали, что если человек потерял деньги — он ничего не потерял; если он потерял здоровье — он много потерял, но еще не все, ну а коли потерял честь — считай, всего на свете лишился! Вот я теперь потерял все, все, что имел… Говорят, в месяце пятнадцать дней темные, пятнадцать — лунные. Лицо мое вымазали сажей, но я должен вернуть свое честное имя. Не стоит спешить на тот свет, с таким лицом не место и на том свете…»
У арестанта руки связаны, веревка тугим узлом затянута на животе. Конец веревки нукер, едущий впереди на коне, примотал к луке седла. Намаз шагает с опущенной головой, крепко зажмурив глаза. Куда тащит его веревка, туда он и идет, спотыкаясь и пошатываясь.
— Бай-бай-бай! Вы поглядите, какой здоровенный, а чем занимался, а, подлец!
— Вай, да это же Намаз-палван!
— Тоже мне, палвана нашел, конокрад он, вот кто твой «палван»!
— Коней, видать, любит малый!
— Камнями надо такого закидать, вот что!
— Бей вора!
— Ой, не надо, может, у бедняги дети, семья есть! — послышались возгласы, едва процессия сазойи вступила на рыночную площадь. Намаз идет, не смея поднять головы, открыть глаза, весь в поту от переживаемого позора и бессильной ярости. Аман-глашатай тянет свое:
Недавно из байских украл табунов Разбойник Намаз четырех скакунов…Вдруг из толпы выбежала женщина в парандже и с жалобным криком кинулась на шею арестанта.
— Вой-дод, мусульмане, да ведь это же мой брат! Не вор он, люди, поверьте мне, безбожник Хамдамбай оклеветал его!
Намаз вскинулся, глаза его сверкнули.
— Сестра!
— Эй, люди! — кричала Улугой.
Один из нукеров, следовавших позади, подстегнул коня и, подъехав к плачущей женщине, стал отталкивать ее:
— Прочь, женщина, прочь!
Аман, племянник Намаза, сбросил с плеча хурджин, вбежал в круг, образованный всадниками, обхватил мать за плечи и почти поволок прочь.
— Братик мой, богатырь мой! — продолжала кричать Улугой. — Изверги, чтоб вам кровью харкалось!..
Еще долго в ушах Намаза звенел голос Улугой. Невольно оглянувшись, он успел еще раз увидеть ее. Аман держал мать в объятиях, а Улугой пыталась вырваться и рыдала.
— Нет! — закричал Намаз и так рванулся, что веревка туго натянулась, а задние ноги коня, к которому он был привязан, подкосились. К Намазу кинулись все шестеро нукеров, но, сколько ни старались, не могли сдвинуть с места. Намаз стоял как вкопанный, обеими ногами упираясь в землю, чуть откинувшись назад.
— Бей коня! — крикнул начальник нукеров. — Пусть хоть сдохнет, гони коня!
Когда Намаза поволокли конь и шестеро нукеров, он был безмолвен и бесчувствен…
Вот уже битый час втолковывает что-то Намазу Мирзо Кабул.
— Вы что, уснули?
— Нет, не уснул, — пришел Намаз в себя.
— Тогда ответьте.
— Что ответить?
— Назовите имена людей, которые участвовали с вами в конокрадстве.
— Послушайте, Мирзо, — проговорил Намаз, теряя терпение, — с каких это пор вы стали казием? Лучше бы исполняли свою роль секретаря. А то за три-четыре дня вы совсем заморочили мне голову.
— Шадыхан-тура препоручил мне свои полномочия.
— Но народ-то не давал вам тех полномочий?
Мирзо подошел к окну, глянул внимательно во двор, затем, осторожно ступая, приблизился к Намазу:
— У меня единственное желание — помочь вам, — прошептал он, — вчера вечером у меня побывали ваши друзья.
— Какие друзья? — насторожился Намаз.
— Шернияз и Джуманбай.
— Думаю, не с пустыми руками они явились к вам?
— Аллах с вами, — странно улыбнулся Мирзо Кабул.
«Аллах-то со мной, — подумал Намаз, — да ты, подлец, наверняка выманил с несчастных взятку, да притом немалую. Вовек не рассчитаться им теперь с долгами! После тебя к делу приступит верховный казий. Тоже будет, тянуть с бедняг, тянуть, пока не отберет последний кусок. А тем временем Хамдамбай подмажет жирненько и все укроет глухою крышкой. Нет, я должен во что бы то ни стало выбраться отсюда! Иначе и друзей подведу, и с себя не вытравлю клейма вора. Выйду отсюда живым-здоровым — век буду мстить клеветникам и мироедам! И должен я отсюда выбраться сегодня же… или никогда!..»
Намаз скрипнул зубами, резко вскинув голову, беркутом огляделся по сторонам.
— Что я должен делать? — спросил он, словно заинтересованный намеками Кабула.
— Вы должны признаться в содеянном. Тогда Байбува перед народом как бы простит вас. Этому господину надобно, чтобы люди считали его «справедливым»!
— В ту ночь было очень темно… — начал Намаз и тут же прервал себя: — Можно говорить стоя?
— Конечно, конечно, — обрадовался Мирзо Кабул, сам не веря в свою удачу. — Встаньте, пожалуйста, как вам удобно, и говорите.