Золотой выкуп
Шрифт:
— Есть, Байбува.
— Покажи нам этого тор-гов-ца конями.
— Вот у этого парня я и покупал тех коней. — Шадыкул тоже указал на Намаза.
— Сколько ты заплатил за каждого коня?
— По три тысячи таньга, Байбува.
— Собака! — Хамдамбай шагнул к Намазу, который стоял, ничего не понимая в происходящем, и влепил ему пощечину. — Вор, подлец!
Намаз встрепенулся, как проснувшийся лев, ноздри его раздулись, казалось, он кинется на обидчика, но палван сдержался; он еще надеялся, что произошла какая-то ошибка и это сейчас выяснится.
— Ничего не пойму, Байбува, —
Волостной управитель Мирза Хамид сделал знак, и на Намаза накинулись человек шесть нукеров, скрутили назад руки.
— Что вы делаете? — взревел Намаз яростно — от его крика, казалось, колыхнулась крыша казиханы. — Это же чистейшей воды клевета, эй, вы, чего стоите, разве не видите, что они клевещут на меня?
Нукеры поволокли упирающегося Намаза на улицу. Бай повернулся к верховному казию, который все это время стоял, растеряв и те крохи самообладания, коими когда-либо располагал.
— О чем же вы совещались с конокрадами, мой господин?
— Аллах свидетель! — удрученно воскликнул казий. — Я… мы… вовсе…
Но бай не слушал бессмысленный лепет защитника законности по шариату, он вышел из казиханы с такой же стремительностью, с какой появился в ней.
В комнате остались казий со сбившейся набок чалмой и повесившие головы незадачливые истцы. Могильную тишину взорвал крик Шернияза:
— Но это же заведомая ложь, мой господин! Клевета!
— Сам аллах свидетель! — произнес верховный, опасливо поглядев на окна, за которыми наступила удивительная тишина.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ВЕРХОВНЫЙ КАЗИЙ ГОТОВ МСТИТЬ!
Когда верховный казий Шадыхан-тура готовился к полдневной молитве, его помощник Мирзо Кабул по-кошачьи выбрался из дома и понесся к дому Хамдамбая. Он спешил сообщить Байбуве или кому-то из его приближенных о том, что некие босяки затеяли против Хамдамбая тяжбу. Он хотел показать богатею, что верно ему служит, тогда как верховный казий, не предупредив уважаемого Хамдамбая, затевает за его спиной уголовное дело. Мирзо Кабул старательно делал вид, что почитает и любит Шадыхана-туру как никого другого, ничего так не желает, как быть ему полезным, а на самом деле постоянно норовил поставить ему подножку. Он ненавидел Шадыхана-туру, вот уже на третий срок получившего место верховного казия. Если бы мог, Мирзо Кабул зарезал бы своего кормильца самым тупым ножом на свете. Исподтишка роя верховному яму, он не оставлял мечты рано или поздно занять его место. Но при этом он не забывал с самым преданным видом лизать Шадыхану-туре пятки.
Хамдамбай предавался послеобеденному отдыху, попивая горячий, крепко заваренный чай. Служанка массировала ему ноги. Вошел мальчик и доложил, что явился Мирзо Кабул по важному делу.
— Пусть заходит, — кивнул Хамдамбай.
Мирзо Кабул робко вошел в покои Байбувы, остановился у порога, скрестив перед собой руки.
— Чего, Мирзо, запыхался, будто немой, за которым гнались бешеные собаки? — спросил Байбува, шевеля пальцами босых ног.
— Байбува, если простите меня за плохие вести… — начал Мирзо Кабул несмело.
— Уже простил. Говори, чего там?
— Верховный казий проявили неуважение, возбудив против вас уголовное дело.
Возлежавший на подушках бай сел, подобрал под себя ноги.
— Какое такое уголовное дело?
— По поводу драки, учиненной вчера у вас в подворье.
— Вот как?! — прищурился недобро Байбува.
— Кроме драки, вам предъявляют еще денежный иск.
— Собаки, сыновья собак!
— Жалобщики привели с собой в качестве защитника некоего Намаза. Он мне показался противным малым.
— Вот какие дела затеваются, значит?
— Я сказал уважаемому господину казию, что следовало бы предупредить Байбуву. Но он замахал на меня руками, отругал, дескать, бай своим путем, а закон, мол, своим.
— Вот какой, оказывается, он неблагодарный, твой тура! — Вены на шее бая вздулись, он шумно сглотнул слюну, сунул Мирзе Кабулу целковый золотом — в благодарность. Потом направился в канцелярию хакима, находившуюся в каких-то двухстах шагах от его дома.
Волостной управитель Мирза Хамид готовился к полуденному намазу.
— Потом будешь молиться, — сказал Хамдамбай, опускаясь на мягкие тюфяки. — Посоветоваться надо. Дело такое, что знать должны только ты и я. И решать нужно его безотлагательно…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. К БОЛЕЗНИ ЕЩЕ И ЧИРЕЙ
Заключение Намаза в тюрьму поразило джаркишлакцев. Будто мало было того, что бесплатно проработали все лето, получили в расплату побои, теперь вот, едва попытались защитить свои права, лишились единственной своей опоры — Намаза-палвана. Стар и млад Джаркишлака были чуть ли не в трауре.
— О, злая судьба наша! — плакала Улугой.
Глядя на мать, принимались плакать и дети. Халбек, несколько оправившийся благодаря лекарствам Сергея-Табиба, пытался их успокоить.
— Все от аллаха, — приговаривал он, — послал болезнь всевышний — даст и исцеление. Надо терпеть, не зря рекли мудрейшие: «Дно терпения — золото». Аллах даст, все образуется…
Состояние Джавланкула было еще тяжелое: раны его воспалились, правый бок, где были сломаны ребра, сильно опух. Услышав о несчастье, приключившемся с будущим зятем, Джавланкул вначале было рассердился, мол, зачем полез, будто нашей беды недоставало, но быстро взял себя в руки, понимая, что Намаз не для себя старался — ради таких, как он, Джавланкул.
— Мать, готовь корову, продавать будем, — сказал он жене, тяжело вздохнув, — без денег нам не вызволить парня.
— А если он и вправду угнал тех коней? — несмело подала голос Бибикыз-хала.
— Ты что болтаешь, старуха! — вспылил Джавланкул. — Мой будущий зять не из таких. Это еще один из фокусов Хамдамбая.
— Так-то оно так, отец, но коль продадим корову, девочки останутся без молока…
— К весне телка отелится, не пропадем.
— Тогда что ж, — согласилась Бибикыз-хала. — Трудно пришлось бедному сироте. Парню завтра жениться, а его в тюрьму упекли. И не боятся прогневить всевышнего…