Звезда надежды
Шрифт:
Говорили только об альманахе. Открыть его решили статьей о современной русской литературе, написать которую взялся Бестужев. Условились печатать только настоящих литераторов — и никаких любителей, балующихся от нечего делать стишками. За помещенные материалы платить гонорар, чего обычно издатели не делали, и авторы, приобретая литературную славу и известность, тем не менее вынуждены были добывать средства к жизни чем угодно, только не литературным трудом, что, как рассудили Рылеев с Бестужевым, не способствовало повышению достоинств литературных
Рылеев и Бестужев, используя каждый свои возможности и знакомства, переговорили с петербургскими литераторами — Жуковский, Дельвиг, Глинка и многие другие дали свое согласие участвовать в альманахе.
Бестужев написал в Москву Денису Давыдову, тот ответил: «Гусары готовы подавать руку драгунам на всякий род предприятия, и потому стыдно мне было бы отказаться от вашего приглашения».
Написал Бестужев и Пушкину в Кишинев. Рылеев приписал две строчки с приветом и напоминанием о встрече у Измайлова.
Пушкин прислал стихи и советовал проводить их через цензуру, скрыв его имя, поскольку цензура хотя и глупа, но ее так настращали его именем, что она может запретить и совершенно безобидные вещи.
В ответном письме Пушкина были строки, адресованные Рылееву: «С живейшим удовольствием увидел я в письме Вашем несколько строк К. Ф. Рылеева, они порука мне в его дружестве и воспоминании. Обнимите его за меня, любезный Александр Александрович».
Долго придумывали название для альманаха, перебрали все атрибуты поэзии, но ничто не нравилось.
Однажды в начале лета в двенадцатом часу ночи Рылеев с Бестужевым возвращались из Общества. Стояла тихая теплая ночь. Небо сияло звездами.
Говорили всё о том же, об альманахе: о том, что надо просить у Дельвига побольше песен, что Хвостова надо бы поместить, но как можно меньше и короче.
— Самое короткое его сочинение — его визитная карточка: «Граф Хвостов» — и всё, — засмеялся Бестужев. — Правда, и краткость эта заимствованная: с надписи на могиле Суворова: «Здесь лежит Суворов».
Рылеев не отозвался.
— Ты что? — окликнул его Бестужев.
Рылеев поднял руку, показал на небо:
— Вот название нашему альманаху: «Полярная звезда».
Бестужев остановился.
— А ведь это замечательно — «Полярная звезда». И бездна смысла — конечно, для того, кто понимает!
«Полярная звезда». Карманная книжка для любительниц и любителей русской словесности на 1823 год, изданная А. Бестужевым и К. Рылеевым», как было обозначено на титуле, поступила в книжные лавки перед Новым годом и менее чем за неделю была распродана. Такого успеха не имела еще ни одна русская книга.
12
По случаю десятилетия издания «Сына отечества» Греч давал обед. Он постарался обставить юбилей так, чтобы о нем говорили. Приглашенных было более сотни: литераторы, чиновники разных министерств — некоторые в больших чинах, военные. Пенилось шампанское, звучали тосты.
Застольный разговор довольно скоро, как и вообще все разговоры в те дни, повернули на
Имя Ермолова произносили с восторгом. Воспетый еще Жуковским в «Певце во стане русских воинов», Ермолов всегда был одним из самых популярных и любимых героев войны с Наполеоном.
Стихи Жуковского, конечно, тут же вспомнили, на что Василий Андреевич сказал:
— Я воздал славу тогдашним ратным подвигам Алексея Петровича, нынешние — воспевать нынешним поэтам.
У Рылеева было написано стихотворное послание Ермолову, которое он уже читал некоторым знакомым и в том числе Гречу. Настроение, царившее за столом, требовало стихов. Греч это чувствовал и, переведя взгляд с Рылеева на Жуковского, громко проговорил:
— Сегодня я уже имел счастье читать стихи нынешнего поэта о новой славе Алексея Петровича Ермолова. Может, попросим автора прочесть их?
— Да, пусть прочтет, — кивнул Жуковский.
Рылеев поднялся и начал читать:
— Наперсник Марса и Паллады! Надежда сограждан, России верный сын, Ермолов! поспеши спасать сынов Эллады, Ты, гений северных дружин!..Потом пили за Грецию, за Ермолова, за Жуковского, за Рылеева…
Устав от шума, Рылеев вышел из зала в маленькую гостиную, где для желающих были приготовлены трубки.
В гостиной на диванчике сидел Николай Иванович Тургенев.
Их познакомили еще год назад в Обществе любителей российской словесности, куда Тургенев иногда, очень редко, заходил. «Весьма рад», — с подчеркнуто учтивой и холодной улыбкой, как бы сразу ставя между собою и Рылеевым границу, которую он не намерен переступать при знакомстве, сказал тогда Тургенев. Рылеев сразу узнал в нем того прихрамывающего молодого человека, чей разговор он невольно подслушал в пятнадцатом году в саду Тюльери и который произвел на него такое сильное впечатление. Потом они случайно встречались еще несколько раз и только раскланивались, разговора не получалось.
Тургенев принадлежал к тому узкому кругу людей, которые находились и действовали в самых высоких государственных сферах. Он занимал должность помощника статс-секретаря Государственного совета и не менее важную должность в министерстве финансов, имел репутацию крупнейшего знатока государственного и финансового законодательства, составлял важнейшие правительственные документы, и именно ему три года назад было поручено написать для царя Записку по вопросу о крепостном праве в России и его реформе. Перед Тургеневым лежал верный путь к министерскому посту. Рылеев понимал, что ему, скорее всего, навсегда останется недоступным и чуждым этот мир, поэтому он тоже не делал никаких попыток к сближению с Тургеневым.