Звездный двойник

Хайнлайн Роберт Энсон

Счастье ещё, что Бонфорт не блистал способностью к языкам, а я всё-таки профессиональный актёр и довольно легко подражаю как пиле, которая наткнулась на гвоздь, так и курице, которую подняли с насеста. Марсианский же я должен был освоить лишь в той мере, в какой владел им Бонфорт. Он изучал язык, компенсируя недостаток способности трудолюбием: всё, что заучивал, непременно писал на плёнку и по записи исправлял ошибки.

Таким образом, я получил возможность работать над его ошибками с проектором и Пенни, которая отвечала на вопросы.

Земные языки делятся на четыре группы: флективные, как англо-американский, аморфные, вроде китайского,

агглютинативные, например, турецкий, и полисинтетические, скажем, эскимосский. К последним теперь относят и инопланетные — такие странные и непривычные, что порой совершенно не поддаются человеческому восприятию. Чего стоит один «неповторяющийся», или «прогрессирующий» венерианский… По сравнению с ним марсианский ещё ничего — он хоть по форме похож на земные. Бэзик-Марс, деловой язык, по типу относится к корневым и содержит простые, конкретные понятия — вроде приветствия: «Рад видеть тебя». Гранд-Марс полисинтетичен и включает в себя массу оттенков для выражения сложнейших отношений в их традиционной системе поощрений и взысканий, обязанностей и обязательств. Для Бонфорта он оказался почти непосильным; Пенни рассказывала, что марсианские точечные тексты Бонфорт читал достаточно бегло, но разговорный… На нём он мог изъясняться лишь сотней-другой фраз.

И пришлось же мне попотеть, братцы, чтобы овладеть этой парой сотен!

Но Пенни доставалось ещё больше, чем мне. Они с Дэком говорили немного по-марсиански, однако репетиторство целиком легло на неё. Дэк всё время был занят в контрольной рубке: со смертью Джока ему приходилось тянуть за двоих. Последние миллионы миль до Марса мы шли под одним g, и за всё это время он к нам ни разу не заглянул. Я же, с помощью Пенни, зубрил церемониал усыновления.

Я как раз завершил изучение своей предстоящей речи. Произнеся её, я должен был стать полноправным членом Гнезда Кккаха. По духу она вряд ли отличалась от той, какую правоверные иудейские юноши читают, налагая на себя бремя мужчины, но была отточена и стройна, словно, по меньшей мере, монолог Гамлета. Я прочёл её с характерными ошибками и мимикой Бонфорта, а закончив, спросил:

— Ну как?

— Очень хорошо, — серьёзно ответила Пенни.

— Спасибо, Хохолок.

Выражение это я почерпнул из записей с уроками языка. Так Бонфорт называл Пенни, когда бывал в настроении. У меня вышло точно как у него.

— Не смейте так меня называть!

Я с откровенным недоумением взглянул на неё, всё ещё выдерживая роль:

— Пенни, малышка, что с тобой?!

— Не смейте меня больше так называть! Вы — обманщик! Трепач! Вы… актёр!

Она вскочила и бросилась было бежать, но у двери остановилась. Не поворачиваясь ко мне, она зажала лицо руками; плечи её при каждом всхлипе вздрагивали.

Пришлось напрячься, чтобы снова вернуть свой облик — я подобрал живот, сменил выражение лица Бонфорта на моё собственное и моим же собственным голосом произнёс:

— Мисс Рассел!

Она прекратила плач, обернулась и раскрыла от удивления рот. Уже в собственном облике я предложил:

— Вернитесь и сядьте.

Похоже, она хотела мне возразить, но передумала и медленно прошла к своему месту. Присела, зажала руки между коленями, на лице её просто написано было: «Я с тобой больше не играю!» Точь-в-точь маленькая, капризная девочка…

Выдержав паузу, я мягко заметил:

— Да, мисс Рассел, именно актёр. Это что, повод орать на меня?

Она упрямо молчала.

— Именно

как актёр, я здесь. И именно для актёрской работы. И вы знаете, кому из нас это нужно. И знаете, что нанят я был с помощью надувательства — если б сразу узнал, что придётся делать — пальцем бы не шевельнул; по мне — уж лучше с голоду подыхать. Я подобные дела ненавижу гораздо сильней, чем вы ненавидите меня в этом качестве. И, знаете ли, несмотря на вдохновенные заверения капитана Бродбента, вовсе не думаю, что смогу выкрутиться из этой истории, не попортив шкуры. А шкуру свою я люблю до неприличия — она у меня единственная. Послушайте, более, чем уверен, — знаю, отчего вам тяжело со мной примириться. Но — верно это или нет — какого чёрта вы ещё осложняете мне работу? Чем я-то виноват?

Ответила она еле слышно.

— Что? — переспросил я.

— Это нечестно! Это… чудовищно!

Я вздохнул.

— Точно. И более того — абсолютно невозможно, когда тебе не помогают другие. Так что зовите капитана Бродбента и скажите ему: с этим делом пора завязывать.

Пенни так и вскинулась:

— Нет, нет! Мы не можем всё бросить!

— Отчего бы это? Гораздо лучше сразу выкинуть всё из головы, чем продолжать и заведомо сесть в лужу. Какая уж работа в такой обстановке… Или я не прав?

— Но… но… Мы должны!.. Мы вынуждены!

— Что значит «вынуждены», мисс Рассел? Политические игрища? Вот уж чем никогда не интересовался. И не уверен, что вы действительно настолько поглощены этим занятием. Ну, так почему же мы должны?

— Потому что… Потому, что он…

Слова её прервал приглушённый всхлип. Подойдя, я опустил руку ей на плечо:

— Я знаю. Потому, что, если мы бросим, — всё, что он создавал годами, пойдёт, извиняюсь, псу под хвост. Потому, что он не может сделать этого сам, и его товарищи скрывают сей факт, пытаясь провернуть всё за него. Потому, что соратники верны ему! Потому, что вы верны ему! И всё же вам больно оттого, что кто-то занимает место, принадлежащее ему по праву! Кроме этого, вы с ума сходите от горя и неизвестности! Так?!

— Т…так…

Я еле расслышал ответ. Взяв её за подбородок, приподнял лицо:

— И я знаю, отчего тебе так тяжело видеть меня на его месте. Ты любишь его! Но ведь для него я делаю всё, на что способен! К чёрту, женщина! И ты ещё мешаешь меня с грязью?! Ты хочешь, чтоб мне было в десять раз тяжелей?!

Пенни была потрясена. Похоже, она собиралась закатить мне оплеуху, но вместо этого, запинаясь, проговорила:

— Простите… Простите меня, пожалуйста… Я… я не буду так больше.

Отпустив её подбородок, я бодро сказал:

— Ну что ж, продолжим.

Она не пошевелилась:

— Вы… простите мне?..

— А? Да вздор всё это, Пенни. Просто вы любите его, и очень беспокоитесь. Ну, за работу! Я должен знать роль назубок, а времени у нас — чуть больше часа.

И я снова принял облик Бонфорта. Пенни выбрала бобину и пустила проектор. Просмотрев запись ещё раз, я заглушил звук и прочёл речь, проверяя, совпадают ли мои — то есть, его — слова с движениями губ на экране. Пенни изумлённо наблюдала за мной, переводя взгляд с меня на изображение и обратно. Речь кончилась; я выключил проектор.