14 встреч с русской лирической поэзией
Шрифт:
На этот раз Муза должна воспеть юную весну: и её изумительную цветовую гамму (торжество голубого и зелёного цвета), и божественные ароматы, разливающиеся вокруг. Но этим поэт не ограничивается, ибо призывает богиню всмотреться
Стихотворение завершается пафосным восклицанием «блещущей» природы: «Или какой себя венчает / Короной мира царь?» Но почему бы не доверить эти слова, содержащие в себе главный, философский смысл гимна весне, Музе? Тем не менее в этом произведении на первом плане сама реальность, её восхитительные картины, вызывающие разнообразные ассоциации: птичьи «гласы с облаков» сравниваются со звуками гуслей и свирели, желтеющие меж снегов цветы – со звёздами, а у неба обнаруживается «весёлое, младое» лицо!
Как мы видим, и у Ломоносова, и у Державина обращение к Музе – некий стилистический приём, некая условность. Оно не оказывает существенного влияния на содержание произведений, а лишь фиксирует принадлежность последних к определённой культурной традиции: представители классицизма с почтением относились к античному искусству и его знаки, образы вводили в свои тексты.
Так и напрашивается вывод о том, что образ Музы с течением времени должен был исчезнуть из русской поэзии как знак «омертвевшей» традиции, как рудимент прошлого, не имеющего никакого отношения к настоящему. Но, может быть, этот мифологический образ ожидает совсем другая судьба – и он будет «оживлён», ибо наполнится новыми смыслами, актуальными для последующих поколений?
Муза, спасающая человека от «свинцового груза» забот
Уже начало стихотворения К.Н. Батюшкова «Беседка Муз» (1817) отражает биографическую реальность:
Под тению черёмухи млечнойИ золотом блистающих акацийСпешу восстановить алтарь и Муз и Граций,Сопутниц жизни молодой.Спешу принесть цветы и ульев сот янтарный,И нежны первенцы полей:Да будет сладок им сей дар любви моейИ гимн поэта благодарный!Дело в том, что в мае 1817 года К.Н. Батюшков сообщил Н.И. Гнедичу о беседке, убранной им в саду для поэтических занятий.
Беседка воспринимается поэтом как «жертвенник муз». Но тогда неизбежно возникает вопрос: о чём лирический герой стихотворения молит последних? О славе? Нет, ибо «талант его ничтожен». Как мы понимаем, традиционный ответ на вопрос невозможен.
Он молит муз – душе, усталой от сует,Отдать любовь утраченну к искусствам,Весёлость яснуюЧитая стихотворение, мы ощущаем усталость человека от «свинцового груза» забот (насколько психологически точен метафорический эпитет, употреблённый Батюшковым!) Самое страшное для него – беспрестанно вянущие чувства, а поэзия (Музы её символизируют, не воспринимает же автор их мифологически!) в этом случае призвана спасти душу, утратившую любовь к прекрасному.
Мифологический образ выполняет в стихотворении К.Н. Батюшкова психологическую функцию, так как непосредственно участвует в раскрытии душевного состояния лирического героя в кризисный период его жизни. У самого же героя обнаруживаются черты романтического мироощущения: отчуждение от унылой, прозаической жизни; устремлённость к прекрасному, возвышенному – его признаки.
Муза = Вдохновение = Гений чистой красоты
В стихотворении В.А. Жуковского «Я Музу юную, бывало…» (1822–1824) встречи лирического героя с богиней «в подлунной стороне» были особо значимы, ибо в это же время к нему с небес слетало Вдохновение, которое «на всё земное наводило животворящий луч». Именно в этот период граница между Жизнью и Поэзией исчезала.
Можно утверждать, что для Жуковского Муза, Вдохновение, дарователь песнопений, алтарь священный, Гений чистой красоты, звезда, очарованье – образы одного ряда, а слова, их обозначающие, употребляются как синонимы.
Как и в произведении Батюшкова, в этом произведении фиксируется кризисная ситуация. Именно от неё протягиваются нити к прошлому и будущему: если в настоящем «бывалых нет в душе видений и голос арфы замолчал», то в прошлом (его знаки – «цветы мечты уединенной и жизни лучшие цветы») – подлинная жизнь, ознаменованная творчеством, которое просто немыслимо без связи поэта с небесной, мистической сферой. Но душа ещё умеет различать сиянье звезды, сиянье «чистого Гения», и поэтому неизбежен следующий вывод: «Не умерло очарованье! / Былое сбудется опять». Прошлое вернётся в будущем и станет настоящим!
Романтическая идеализация прошлого (вспомним «Песню» 1818 года, в которой встречаются такие образы, как «минувших дней очарованье» и «святое Прежде») и мистическое восприятие бытия (вспомним такие образы из стихотворения 1821 года «Лалла Рук», как «ангел неземной», «Гений чистой красоты», «прощальная звезда»), характерные для поэзии Жуковского, встречаются и в произведении о Музе, образ которой неразрывно связан со стилем одного из первых романтиков в русской литературе.
Муза, своим взором обращённая к реальности
Какой предстаёт Муза в лирике А.С. Пушкина?
В стихотворении лицейского периода «Мечтатель» (1815) это богиня, которой «красен домик мой и дикая пустыня». Она придаёт смысл жизни поэта, не желающего славы и уединившегося в глуши. Она «на слабом утре дне златых» покрыла его чело «венцом из миртов молодых». Причём периодически влетала в скромную келью «и чуть дышала, преклоняясь над детской колыбелью». И самое главное: герою стихотворения хочется, чтобы она летала над ним с мечтаньем, «расправя лёгки крылы», и была его неизменной спутницей «до самых врат могилы», до самой смерти.