5/4 накануне тишины
Шрифт:
— Отчего бы тебе, Барыбин, не зашить свою ротовую щель? Шёлковым хирургическим надёжным стежком? — предложил Цахилганов отсутствующему реаниматору, жуя с удовольствием. — В знак полной и окончательной солидарности со всеми голодными? А что? Рекомендую!
Заодно и болтал бы поменьше. Изъяснялся бы исключительно своими медицинскими конечностями, вымытыми с хозяйственным мылом до мелкого шелушения кожи. Сам говорил, что персонал понимает его без слов…
Ухмыльнувшись, Цахилганов всё же принялся и за чернослив, напичканный печёной сёмгой с чем-то
Где — брат — твой — Каин — шелестело — пространство — впрочем — бессильно.
— У таких, как я, братьев не бывает, — утирался он влажной душистой салфеткой. — Потому как вместо братства у нас — деловой интерес! Навар!
Навар… Вар… Смола…
Да нет его — никакого ада, созданного воображением мстительных, завистливых неудачников…
Осоловев от еды, Цахилганов смял и выбросил фольгу в корзину для мусора, а затем грузно улёгся на бок.
Клеёнчатая кушетка больше не смущала его и не пугала ни чуть.
Заняться теперь было нечем. А эта неповоротливая огромная Мария, видно, не очень-то разбежалась — телевизора как не было, так и не было.
— И всё ж, хорошо поблаженствовать на досуге, — сел Цахилганов и принялся отвинчивать блестящую крышку, чтобы налить из термоса кофе.
Плохо только осознавать, что таких, предельно сытых, теперь маловато…
Цахилганову припомнился статистический сборник, валявшийся в офисе. Полистав его, он отметил тогда, что при рыночных условиях смертность русских, по сравнению с другими народами России, гораздо, гораздо выше… Антирусский, выходит, рынок-то строился…
Ещё более антирусский, чем коммунизм…
Вкуса кофе он не чувствовал — из тревожного пространства долетало:
— Семьдесят лет здесь убивали Христа, и вот всё русское пространство освобождено теперь для рынка совершенно,
— для — международной — самой — беспощадной — то — есть — наживы.
— Да. Остаётся только сочинить реквием, — выплеснул он со вздохом остатки кофе в раковину. — Реквием «Исход русских в небытиё»… О, народ мой, народ мой. Кто отрёт твои слёзы…
Барыбин? Рохля, стоящий за операционным столом?
Плачущий — реаниматор — подающий — кислород — всему — почти — бездыханному…
Страна опять бредёт по дорогам всеобщей нищеты,
и снуют кругом всё те же самые большевичишки,
привычно экспроприируя,
раскулачивая,
перекраивая,
— вечные — экономические — портные — успевающие — между — делом — трындеть — что-то — политическое — и — якобы — гуманное —
суетятся они повсюду, рыночные теперь уж партийцы. И сжигают нуждою и
так — ещё дешевле, гораздо, гораздо…
И хоть сидит без дела бедный Патрикеич, а нынешние укороченные жизни сгорают, сгорают, сгорают,
— в — войнах — в — нищете — в — холоде —
на бесприютных просторах бывшего Союза, как никогда раньше. Но уже не обогревают никого на земле своей преждевременной гибелью, ибо останавливаются мартены, и ломаются конверторы, и обваливаются шахты…
Куда же уходит с поверхности страны энергия уже — этих — недовоплотившихся, не исчерпавших себя, прерванных судеб? Куда она взлетает?..
И только Солнце бушует как бешеное,
бушует, как никогда прежде,
выбрасывая колоссальную энергию вспышек,
небывалых доселе…
Солнце возвращает энергию недовоплощённых судеб обратно, вниз.
Ох, сожжёт оно землю напрочь…
— Ох, сожжёт оно землю напрочь! — сказал вслух Цахилганов, зевнув огорчённо и судорожно.
— Или подарит великие прозренья, — упорно проговаривал то ли Внешний Цахилганов, то ли некое мыслящее пространство. — Деятельная сила судеб, насильственно прерванных нынешней властью, взлетает к Солнцу — и оттуда бьёт по живущим. Она подарит великие прозренья праведным — и смерть палачам. Ты чувствуешь, как Солнце мстит вам, нынешним хозяевам жизни?
— Чувствую, наверно, коль темя трещит, и ум за разум заходит.
Я — то — же — что — отец — я — иду — в — ногу — с — властителями — как — шёл — с — властителями — он — и — вот — итог…
— Чёрное искусственное Солнце социализма сияло энергией недовоплощённых судеб белых рабов большевизма — но Солнце Живое, природное, вбирает страданья новых белых невольников: рабов демократии. И превысилась мера сублимации этой энергии. И Солнце Живое сбрасывает избыточную энергию на живущих.
Цахилганов приуныл, обводя тревожным взглядом окно –
картину — неба — низко — висящего — над — степью — обрамлённую — скверной — облезшей — рамой —
капельницу, обездвиженную Любовь.
— Сугубый реализм…
— Ничего, — приободрился он вскоре. — За наши-то деньги подневольные чахлые учёные придумают нам какие-нибудь кондиционеры и от этой, магнитной, напасти. Невинные же от солнечных вспышек и пострадают.
С деньгами любое возмездье можно объегорить!..
— Живое Солнце мстит неправедным, — настаивал Внешний. — Вот отчего вы все, новые хозяева жизни, сходите с ума. Ты — сходишь с ума, как все вы — такие… И страшен, страшен, страшен ваш удел.