А может?..
Шрифт:
Наверное, сейчас мои записи выглядят, как сопливые заметки девочки-старшеклассницы, расставшейся с красавчиком-бойфрендом, и делающей из этого трагедию похлеще «Ромео и Джульетты». Возможно, прочитав их через несколько лет, я и правда посмеюсь или, по крайней мере, снисходительно улыбнусь, пробормотав себе под нос что-то наподобие: «Ну, и в 25 лет такое случается, с кем не бывает». Я и правда никогда не думала, что буду переживать такое — я всегда считала, что проблемы в личной жизни всегда можно перенести. Гораздо больнее потерять близкого человека. Однако сейчас я чувствую, что меня это душит. Я не хочу улыбаться, в глазах постоянно стоят слёзы. И если то, что произошло, не потеря близкого человека, то что это тогда? Мои убеждения в очередной раз потерпели полное фиаско. Расставшись с Йеном, я думала, что эмоции пойдут на спад спустя, может быть, полгода. Но прошло уже два года, а к горлу всё равно подкатывает предательский комок, когда я вижу, как он целуется с Никки, а в сознании неизменно возникают воспоминания о том, как он целовал меня. И как
Однако жизнь продолжается. И своему прошлому я точно не дам разрушить настоящее и будущее и сделать больно людям, которые так мне дороги.
Нина на несколько секунд задержала взгляд на только что написанных строках и, отложив ручку, закрыла толстую тетрадь. В этот момент в комнату зашёл Остин. Болгарка поспешно отложила дневник сторону.
— Нинс, тут Кэндис звонит. И пары дней без тебя не может! — хохотнул парень, протягивая трубку.
Добрев улыбнулась и, взяв телефон, вышла из комнаты, совершенно забыв о дневнике. Стоуэлл бросил взгляд на толстую тетрадь, лежавшую на кровати, и уже хотел было убрать её на прикроватную тумбочку и уйти, но что-то его остановило. Он рассмотрел обложку тетради: ничего примечательного, красивая фотография какого-то маленького средневекового городка — Нина такие очень любила. Стоуэлл не знал, что его девушка ведёт дневник, поэтому он не увидел ничего зазорного в том, чтобы открыть тетрадь и глазами пробежаться по тому, что в ней было написано. Что тетради этой Николина доверяла все свои секреты, Остин понял практически сразу: об этом говорили не только обращение «дорогой дневник» в начале большинства записей, но и часто встречавшиеся имена друзей и близких: Кэндис, Остин, Дерек, Сандро, Пол… Йен. Стоуэлл не хотел вмешиваться в личное пространство Нины, однако, наверное, именно в этот момент сомнения, так долго душившие его, достигли апогея. Он чувствовал, что, возможно, должен зайти чуть дальше границ внутреннего мира Нины, установленных ей самой, чтобы понять, как быть дальше. Кажется, ко всему, что могло быть написано в этом дневнике, Остин был готов. Нина обычно подолгу разговаривала с Кэндис по телефону, даже когда они находились в разных городах, поэтому у Остина было предостаточно времени, чтобы прочитать всё, что было написано в тетради.
Читая записи своей девушки, Остин словно бы переживал значимые для неё мгновения вместе с ней. Он не мог сдержаться от счастливой улыбки, читая первые записи Нины в этой тетради: они были сделаны как раз тогда, когда они летом вернулись из Нью-Йорка, и Николина честно признавалась прежде всего самой себе, что действительно влюбилась в Стоуэлла. Имя Йена, вопреки его ожиданиям, в записях встречалось редко, но в каждой строчке, написанной Ниной о нём, читалась сильнейшая боль и тоска.
В тот день Остин узнал обо всём: об истинных причинах переживаний Нины, о её планах… О настоящих причинах их с Йеном расставания. Нина никогда не говорила Остину о своих предыдущих отношениях, считая это законченной страницей своей жизни. Однако Стоуэлл и подумать не мог, что история Нины и Йена закончилась так. В этот момент Остину стало невероятно жаль эту хрупкую девушку, которая сейчас была рядом с ним, на чьи плечи выпало нелёгкое испытание, в котором она могла винить только себя. С тех пор прошло уже два года, но всё равно в своих записях Нина очень часто вспоминала о своём поступке, и Остин понимал: ей по-прежнему больно, и она действительно сожалеет. Нина также неоднократно писала, что теперь всё чаще задумывается о том, чтобы создать семью. Признавалась, что мечтает о двоих детях: девочке и мальчике. Строки, в которых Нина говорила о детях и семье, были пропитаны такой искренней теплотой, что на мгновение, читая их, Стоуэлл чувствовал какое-то облегчение. О семье они с Ниной почти никогда не говорили, и Остин этому сильно не удивлялся: они встречались чуть меньше года и имели сумасшедшие графики и немного другие приоритеты, в которые планы о создании семьи пока не входили, хотя Остин давно понял, что именно эту девушку он хотел бы в белом платье отвести к алтарю.
Остин листал страницу за страницей и чувствовал, как у него холодеют руки. Мысли и страхи, не дававшие ему покоя на протяжении вот уже нескольких месяцев, подтверждались. В последнее время в дневниковых записях Нины имя Йена стало встречаться гораздо чаще, и Остин понимал, что этот мужчина для неё не просто приятель или коллега, и этот факт не зависит от того, какие между ними сейчас складываются отношения. Стоуэлл стиснул зубы, читая последнюю запись, и чувствовал себя совершенно опустошённым, понимая, что в её сердце он всего лишь второй. Наверное, этого следовало ожидать: она постоянно пыталась заменить им в своей жизни Йена. Однако Остина она всё равно любила, но по-своему, любовью, скорее, сестринской, хоть пока и не понимала этого. «Я люблю его», — именно за эту фразу, относившуюся к нему, как за спасательный круг и последний шанс, хватался Стоуэлл. Странное дело, но в негодовавшем Остине совершенно не было злости на Нину. Она изо всех сил боролась со своими чувствами, была верна ему и действительно хотела ответить ему взаимностью на его теплоту и нежность. Остин не хотел отпускать куда-то
Стоуэлл прислушался: из кухни всё ещё доносился звонкий смех Николины — значит, она до сих пор разговаривала с Кэндис. Но парень всё равно поспешно положил тетрадь на место и вышел из комнаты.
— Ну ладно, Кэн, меня уже Остин заждался, пришёл на кухню с голодным взглядом в поисках завтрака, — хохотнула болгарка, подходя к Остину и целуя его в уголок губ.
— Беги к своему принцу, — услышал Стоуэлл смех Кэндис в телефонной трубке и усмехнулся.
Девушки попрощались.
— Я мог бы и сам найти, что поесть, ради этого необязательно было в срочном порядке прощаться с Кэндис, — улыбнулся Остин.
— Если бы ты не зашёл, ты бы меня увидел только к вечеру, — хохотнула Нина. — Ты же знаешь нас с Кэндис. Мы не общались с ней всего несколько дней, но у нас же накопилась куча всего, что мы просто обязаны были друг другу рассказать. Расстояние — ужасная штука.
— Скучаешь по ней? — с пониманием спросил парень, и в этот момент улыбка исчезла с лица болгарки.
— Безумно, — вздохнула она. — И не только по Кэндис. Знаешь, прошёл всего месяц, а мне кажется, что я не виделась с ребятами уже несколько лет. Наверное, должно пройти некоторое время до того момента, пока я привыкну, что больше не буду каждый день общаться с ними.
— Может, тогда не стоило уходить? — осторожно предположил Остин. — Если тебе было хорошо с этими людьми…
— Нужно уметь разделять карьеру и остальную жизнь, — перебила Добрев. — Я безумно люблю каждого из них, они — невероятные ребята. Безусловно, я буду скучать и по съёмочному процессу, и по уютной атмосфере на площадке тоже, но я понимаю, что если бы продолжила сниматься в «Дневниках», то могла бы упустить важное время, которое могла бы потратить на самореализацию в других проектах. Остин, уход из «Дневников» — это мой осознанный выбор. Мне грустно прощаться с этой важной страницей моей жизни, но я должна была это сделать. Я хочу развиваться дальше.
— Меня всегда восхищала в тебе твоя целеустремлённость, — сказал Стоуэлл. — Мне есть чему поучиться у тебя.
Нина поджала губы, а затем улыбнулась и обняла парня. Она сама не знала, зачем это делает, но в последнее время она всё чаще целовала и обнимала Остина, словно бы старалась убедить саму себя в правдивости своих чувств к этому человеку.
— Чем займёмся сегодня? — непринуждённо спросила она.
— Ты выглядишь уставшей, — ответил Стоуэлл. — Может, лучше останемся дома? Скачай какую-нибудь комедию, а я схожу в магазин и приготовлю твой любимый шоколадный пирог. Заберёмся на диван, весь день ничего не будем делать — только есть и смотреть фильмы. Как тебе? — улыбнулся Остин.
— Господи, у меня самый лучший бойфренд в мире! — воскликнула Нина, всплеснув руками. — Подожди, я сейчас оденусь и съезжу в магазин вместе с тобой.
Нина уже хотела уйти, но Остин, взяв её за плечи, задержал её.
— Сегодня на кухне командую я, — сказал он, обнимая болгарку сзади, скрестив руки у неё на животе. — А ты отдыхаешь. Это не обсуждается.
— Так нечестно, — мотнула головой Нина.
— Всё, я ушёл! — крикнул Остин, отходя от девушки и поспешно хватая куртку.
Парень уже хотел было выйти из дома, как буквально около входной двери развернулся.
— Я кое-что забыл.
— Деньги? — спросила Нина.
— Нет, — хитро улыбнулся Остин. — Это.
С этими словами Стоуэлл притянул болгарку к себе и горячо поцеловал, оставив на её губах приятный привкус мяты.
Когда Остин ушёл, Нина задумалась. О таком парне, как Стоуэлл, действительно, можно было только мечтать: он был весёлый и заботливый, добрый и честный, очень внимательный и терпеливый. Рядом с ним на душе у Нины становилось теплее. Эти чувства очень напоминали ей то, что она обычно испытывала, когда приезжала в Торонто и после нескольких месяцев разлуки оказывалась в объятиях родителей и любимого старшего брата. Остин давно стал ей близким и очень родным, но когда он обнимал её, её сердце не замирало от трепета, когда он целовал её, по коже не бежали мурашки. Их отношения с Остином теперь развивались «по накатанной», и Нина с каждым днём всё острее чувствовала, насколько они отличались от их отношений с Йеном. Не было в них этакого «маленького взрыва», искр, сумасшествия. В них не было страсти — и речь идёт даже не только о сексе: порой Нину вогнать в краску мог один только взгляд Сомерхолдера, по которому становилось понятно, какие чувства она будоражит во всём его естестве.