Абонент вне сети

Терентьев Денис

А потом снова придут будни, когда нужно будет разгребать завалы, решать вопросы, кивать, бегать и задерживаться, пока где-нибудь так в среду от всего этого нон-стопа у нас не наступит берн-аут, и мы не решим, что набраться сил мы сможем в этом баре. И невозможно во всей этот кутерьме быть совсем не похожим на Тему Пухова или Аню Санько. Быть Дэном еще сложнее, но я решил хотя бы попытаться.

В девять утра меня разбудил звонок на городской номер.

– Здравствуйте, вам сантехники нужны? – поинтересовался где-то слышанный мной голос.

Я

громыхнул в ответ в четыре этажа.

– Извините, я, наверное, ошибся номером, – предположил звонивший и повесился.

Я послал еще пару стрел ему вдогонку и окончательно проснулся. И ко мне вернулись вчерашняя злость и желание отныне все делать иначе. И даже зубы чистить левой рукой.

Через минуту я качал насосом сдутый футбольный мяч и разыскивал по коробкам бутсы. Ведь у меня во дворе недавно положили искусственный футбольный газон, поставили новые ворота. И в такую рань, когда там еще никого нет, самое раздолье для моей неуклюжей фигуры.

Я развлекался около часа и не понимал, почему столько времени мог отказывать себе в нехитрой радости, когда отправленный с подъема стопы мяч рассекает воздух и залетает в сетку, стряхивая с нее целый водопад капель росы. И никакой вратарь не встает у него на пути. И как прекрасно потом подставить вспотевшее и заряженное эндорфинами тело теплым струйкам душа. И как здорово слышать при этом трель телефона и, глубоко на нее наплевав, тревожить мочалкой спину.

Но звонивший был настойчив. Я закончил с омовением, вышел в коридор, закутавшись в халат, и принял звонок, даже не посмотрев, от кого он исходит.

– Привет, – услышал я.

– Кто это? – отозвался я, хотя почти сразу узнал Масика, которая жила в доме напротив.

– Привет, – повторил голос. – Как дела?

– Здравствуй, Маша, – я старался быть сух и сдержан. – Что случилось? С чем ко мне?

– Да вот увидела тебя из окна на поле с мячиком, залюбовалась: какой дриблинг, какой удар, – она добавила в голос своей фирменной иронии, которая так привлекла меня в первый месяц знакомства. – Если тренер тебя уже отпустил, могу зайти в гости, накормить завтраком. Или ты не рад меня слышать?

– Нет, не рад.

– Значит, ты не один?

– Один. Но мне неинтересно, как у тебя дела. И я не хочу рассказывать про свои.

– Понятно, ты на меня зол, – вздохнула Масик. – Имеешь право. Но посмотри, пожалуйста, в окно на кухне.

Она стояла двумя метрами ниже меня на цветочной клумбе, засунув руки в карманы сиреневого пальто и задорно наклонив влево белокурую головку. Я даже рассмотрел гарнитуру хендс-фри в правом ухе.

– Привет, – повторила она.

Я отложил в сторону мобильник и открыл окно.

– Здравствуйте, сеньорита. Зашли за советом и любовью?

– Что нужно сделать, чтобы ты меня простил? Могу повторить слово «дура» тысячу раз.

– Давай.

– Дура, дура, дура, – забубнила она, смешно зажмурив глаза. – Егорушка – лучший на свете. Дура, дура, дура. Говорила мне мама – не верь богатым подонкам. Дура, дура, дура. Но ведь не свяжешься с говном – себя не познаешь.

– Стоп! – скомандовал я. – С этого места можно поподробнее.

– А чего здесь непонятного, – она вздернула плечиками. – Прилетела в Барселону, поселилась на Рамбале и поняла, что не могу с этим козлом в одну койку ложиться. У нас там почти ничего и не было. Он мне потом номер снял в каком-то клоповнике и билет на самолет выдал. Я до отлета почти ничего не ела. Даже курить бросила.

Эта история была рассчитана на человека, который очень хочет в нее поверить, чтобы самому себе дать повод понять и простить. И немедленно отдаться процедуре прощения на ковре в гостиной.

– Не верю, – резюмировал я.

– А если я с крыши спрыгну, ты мне поверишь?

– Валяй, прыгай.

– Ты какой-то злой и жестокий, Егор, – сказала она, слезая с клумбы. – Я знала тебя другим.

– Во мне проснулся высокоранговый самец, – пояснил я, закрывая окно.

Но не успел я насыпать заварку в чайник, как снова звякнул телефон. И это была не Лиза.

– Егор Романович, здравствуйте, это Гуськов Николай вас беспокоит, помните? – услышал я вкрадчивый голос.

– Как вас забыть, – ответил я. – Наверное, хотите встретиться?

– Конечно, мы же с вами говорили…

– Давайте через час, – я решил, что хватит ему быть сверху в наших беседах. – На Финляндском вокзале у паровоза. Вам там от офиса недалеко.

– Отлично. Буду.

Ожидая чекиста, я осознал, что с завистью смотрю на уходящие поезда. Объявления из репродуктора проносились над головами спешащих пассажиров, которые и так знали, что, покупая билеты с рук, можно потерять деньги и время, а бесхозные предметы могут неожиданно взорваться адским пламенем. И тут я услышал нечто новое: «Уважаемые граждане, в целях безопасности сообщайте, пожалуйста, о замеченных вами на вокзале подозрительных лицах».

Я попытался представить себе, как должен выглядеть подозрительный человек. Вероятно, он должен быть южных кровей, в цветастом хеджабе, с томиком стихов Аль-Мухалькиля в руке. Тонкие пальцы поигрывают пультом дистанционного управления, а под кожаным пальто угадывается пояс шахида. Я оглянулся по сторонам: любого из окружающих меня людей можно посчитать подозрительным. Вон дед с рюкзаком и лыжами – неужели он собрался кататься с гор в апреле? А бледный господин гуляет с газетой по улице, хотя в зале ожидания полно свободных мест? А юная леди, которая сидит рядом с детской коляской и ни разу за пятнадцать минут не взглянула на свое чадо? И разве можно снять подозрение с уборщика в оранжевой спецовке, который может зайти в любой поезд и заложить там мешок с гексогеном? Да и сам я как никогда подозрителен: пил много, спал мало, на голове ералаш, правый кулак деформирован. Возможно, кто-то бдительный уже показывает на меня пальцем милиционерам, измученным дежурством и подобными параноиками.