Абонент вне сети
Шрифт:
– Ты дурак, что ли? Зашибут! Тебе чего здесь надо? – Один из мужиков тыкал мне в грудь указательным пальцем.
– Я же говорю, в церковь приехал, – я поймал его палец и аккуратно отодвинул в сторону.
– Церковь будет через полчаса.
– Это как?
– Вон тебе вера с доставкой, – мужчина показал пальцем за мое плечо.
В километре от берега полз сухогруз, тянувший на буксире плоскодонный баркас. На баркасе стоял строительный вагончик,
– Это отец Игнатий из монастыря, – пояснил местный. – Почти каждую неделю к нам приплывает. Золотой человек, веру распространяет! Как только кораблик на комбинат идет, он на хвост ему садится – и по всей округе. Бабы и ребятишки его очень жалуют.
Вероятно, на баркасе был какой-то моторчик, потому что сухогруз сбросил ход, а отец Игнатий пошел влево – прямо к нашему пляжу. На берегу зашевелились отдыхающие: женщины пытались накрутить полотенца на голову вместо платков и орали на мужиков, чтобы убрали со стола выпивку. Все это походило на экстренную эвакуацию. Через несколько минут баркас тяжело ткнется в пристань, а народ повалит в вагончик с крестом, где батюшка уже разложил свечки по ячейкам. Люди будут толкаться в приятном возбуждении: пришли позагорать, а заодно и помолились. Потом они вернутся за стол, а если придет очередной чужак на лодке, то огребет сразу за нас обоих.
Я быстро направился к своей посудине.
– Ты же в церковь хотел, – услышал я за спиной чей-то голос.
– Спасибо, я сам, – бросил я, не оборачиваясь.
Я прыгнул за весла и начал решительно выгребать в сторону своей хибары.
Я все понял.
Глава седьмая Фармагеддон
Когда я вышел на улицу из подъезда Сержика, там были другие дома и люди, скамейки и автомобили. Если бы я достал из кармана паспорт, уверен, что в нем были бы иные имя и фамилия. Ведь человек рождается из поступка, как курица из яйца, и я не мог поверить, что несколько часов назад пришел писать статью для Артема Пухова. Что это я с утра вел телефонные переговоры, заблудившись в словах «спасибо» и «пожалуйста» и тряся головой – да, да, да! – даже в пустом кабинете.
Проходя мимо агрессивно гудящей на скамейке молодежи, я рявкнул: «Слышь, матом не ори, люди отдыхают». И мне никто не ответил.
Когда в жизни случаются лужи и заборы, не понимаешь, почему люди боятся сесть за руль, выпив жалкие полбутылки водки. Почему люди мерзнут на автобусной остановке, когда у них есть сто рублей, чтобы с комфортом доехать на «копейке» с битым стеклом. Наконец, почему один человек позволяет унижать себя другому только потому, что получает от него зарплату? Разве детьми мы все не являлись солнценосителями?
Я захотел позвонить сыну, но на часах было уже больше полуночи. А значит, и крепкий алкоголь уже не продавался в магазинах, и я зашел в знакомое кафе недалеко от дома. Здесь угощали только пивом, но для меня сегодня не оставалось запретов.
– Брат, ты меня здесь не раз видел, и ты не рискуешь, – я положил перед ним тысячу. – Найди вискарь, очень надо.
Он посмотрел на деньги, на меня, и я почувствовал между нами настоящее мужское доверие. Прошлой осенью я ощущал подобное на дайвинге в Египте, когда держал руку какого-то незнакомого немца на глубине двадцать с чем-то метров. После немец дал мне визитку и долго что-то говорил, а я кивал и улыбался, словно понимаю и одобряю его речь. Наверное, сейчас я просто дал бы ему в рыло.
Бармен принес стакан «ред лейбла» и заглянул в глаза. Я махнул рукой на сдачу и пошел в угол бара, где с удивлением обнаружил прокурора Пашу, одиноко медитирующего над бокалом пива.
– Шлифуете оперативные схемы? – спросил я вместо приветствия. – Уже поймали убийцу полярника?
– Трудно сказать, – он совсем не удивился моему появлению.
– Что значит трудно сказать? Либо поймали, либо нет?
– Задержали мы этого собутыльника, про которого дочь его говорила, – Паша отодвинул в сторону мятый «Советский спорт». – А он не помнит, убивал или нет. Помню, говорит, бухали, проснулся у себя. Психолог наш ему верит. Сейчас будем экспертизу назначать. А по другу твоему – нашел злодея?
– Нет, – я стукнул бокалом его кружку и сделал глоток. – Мне уже начинает казаться, что это я его кончил, а потом забыл. Может такое быть?
– Может, но в основном у тяжелых хронических алкоголиков. Ты не подходишь.
– Как это? Я почти каждый день пью. С тобой поделиться?
– Домой, домой, – встрепенулся Паша. – Мне в пять тридцать вставать.
– А чего так рано?
– А я так привык. Приезжаю на работу пораньше, успеваю почитать спортивную прессу.
– Ты что, спортсмен?
– Нет. Но режим – хорошая вещь. Это дисциплинирует.
– Какой еще режим? Строгий? Ты же свободный человек.
– Я – раб свободы, – Паша уже натягивал пальто и кепку. – Чтобы обладать свободой, надо ее ограничивать. Бай, май хани. Домой, домой, пора домой!
А я еще долго ковырялся в мыслях, глядя на свое расползающееся отражение в стакане, и пытался извлечь из сегодняшнего дня хоть пару содержательных тезисов. Я не хотел быть похожим на Артема и Сержика. Я мечтал жить как Дэн. И что с того? Завтра у меня плотная обязательная программа, а в качестве разгрузки – этот или похожий бар с кем-то очень похожим на Пухова и Невзорова. Мы обсудим, как проще оформить КАСКО и какой тариф МТС самый выгодный. При этом мы оставим вместе с грязной пустой посудой больше денег, чем тратим на телефон за месяц. Мы отметим, что приближаются выходные, и это дает возможность погрузиться в культурную жизнь.
Мы дружно возмутимся тупостью голливудских блокбастеров и соберемся в Дом кино на неделю нового французского кино. Мы выберем фильм, в котором изуродованный противопехотной миной вьетнамский подросток со слезами на глазах трахает своего несовершеннолетнего брата в иммигрантском предместье Парижа. Мы захотим встать и уйти, но это будет значить сломаться перед реализмом современного кино. И мы останемся, чтобы потом рассказывать знакомым, какая жесть этот новый опус Клода Пузона, осыпанный наградами на последнем биеннале.
Мы также отметим, что осилили в метро новую вещь Мураками. Читается легко, ни хрена не понятно, хотя, похоже, какая-то глубина в этом есть. А этот новый спектакль, во время которого двигаются зрительные ряды, а одни и те же актеры попеременно играют то мужчин, то женщин. А еще говорят, что в театральном искусстве все сказано еще до Станиславского. Ну и, конечно, мы не пропустим концерт очередной вышедшей в тираж рок-мумии, которую только нам и можно продать за такие деньги. И к концу воскресенья у нас появится приятное чувство усталости от всего этого культурного шока, а также полный мобильник прикольных фоток, которые необходимо выложить в Интернет.