Абонент вне сети
Шрифт:
Я читал дальше, а прическа моя топорщилась и колосилась. Папа подал на Тему в суд, потому что Тема грубо кинул его на деньги. В заявлении говорилось, что Пухов-младший вложил в создание своей клиники деньги, вырученные от продажи квартиры покойной матери Пухова-старшего. Взамен Артем обещал со временем передать отцу половину в своей клинике, но не сделал этого. Показания отца могут подтвердить жена и дочь, соответственно мать и сестра Темы. Поскольку речь идет о близких родственниках, никаких документов о долевом участии не составлялось. К заявлению прикладывался ворох документов: как продавалась квартира, как Артем
Я ткнул файл «отзыв на иск» и прочитал уверения Артема о том, что он никогда не обещал родне долю в своем предприятии, а деньги за бабушкину квартиру давно вернул также без расписок. Я представил себе, как отец и сын в сопровождении своих адвокатов сидят друг напротив друга в том же интерьере, где я сидел сегодня утром, и по крайней мере один из них врет другому в глаза. А сверху на них смотрит судья Григорьева – душевная тетка, для которой происходящее ничем не отличается от дел об инцесте. И я закрыл папку «Суд».
Я пришел сюда, чтобы узнать что-то о смерти Дэна, но его имя ни разу не встречается на страницах ежедневника. В компьютере я не нашел и намека на фамилию «Ретунский». Это значит, что с Артема можно снять подозрения в убийстве? Нисколько. Но мне стало понятно, откуда у него клиника. И здесь я, похоже, ничего больше не найду.
Артем храпел как иерихонская труба. Может быть, продолжить расследование: например, поковыряться в его мобильном телефоне? Но что-то внутри гнало меня на улицу, хотя мозг предупреждал: такой возможности изучить скелеты в шкафу Пухова никогда не будет. А нужны мне его скелеты?
Я запер двери, сдал ключи вахтеру и упал в объятия зашумевшего на улице урагана. Он потащил меня в сторону моего дома. Но вечер только начинался.
– Егор! – принес мне ветер чей-то окрик. Я переходил улицу Беринга у Смоленского кладбища и не сразу рассмотрел в темноте на тротуаре два силуэта. Подойдя ближе, я опознал моего одноклассника Рому Колоса – худая фигура, собранные в косичку черные кудри и огромные линзы очков.
– Здорово, Ромео, – обрадовался я и крепко прижал его к груди. – Ты чего здесь делаешь?
– Да вот вышли прогуляться с собачкой Артема, он попросил, – нехотя признался Рома и кивнул на своего спутника. – Это Олег.
Когда мы заканчивали школу, Рома Колос был самым цельным парнем в классе. Свободное от уроков и пива время он посвящал электрогитарам, а огромный постер Джеймса Хэтфилда на двери его комнаты четко обозначал цель. Он брал уроки игры, сам изучал гитарные видеошколы, и техника его росла даже быстрее давно не стриженных волос. На выпускном вечере его группа дала получасовой концерт. Стекла актового зала дребезжали в такт металлической балладе «Гибнут киты», а сдобные школьницы в вечерних платьицах смотрели на тощего фронтмена плотоядно и робко.
Но Роме было не до них. Ему было мало одной гитары, он захотел одновременно петь, хотя Борис Павлович Коган, к которому он приходил на прослушивание, говорил: «Рома, ты хороший парень, но никогда этого больше не делай». Однако Колос уже не слушал никого. Он не пошел поступать в институт, устроился продавцом в ларек, а заработанные деньги вкладывал в комбики, фузы, новые инструменты и аренду репетиционной «точки» на Пискаревской овощебазе. Его группа за три года дала десяток концертов в заштатных клубах Петербурга, и Рома понял, что мегазвездой на жесткой музыке не станешь, – даже на прокорм не заработаешь. Еще страшнее: он начал понимать, что ему не хватает таланта. Тонкая нить его мечты натянулась и приготовилась лопнуть. В этот момент кто-то из знакомых поставил ему соло Джимми Хендрикса с какого-то бутлега. Рома заметил, что еще немного усердия, и он тоже так сможет. «Старик, – приятель выдержал эффектную паузу, – Джимми играет это соло языком».
Колос больно ударился о землю, а когда встал на ноги, крыльев у него больше не было. Он подался в клубную команду «Поколение Ху», игравшую гламурный брит-поп и собиравшуюся на гастроли в Австрию. Он чувствовал себя как летчик на пенсии и начал чудить. Один бюргер из Вены предложил ему за сто долларов надеть во время концерта футболку с эмблемой его чоппер-клуба, а Колос согласился за двести не снимать ее весь год. В Зальцбурге он зазвал в номер югославскую проститутку, заплатил по таксе и заставил стирать грязное белье членов группы. Он был единственным в коллективе, кто еще обращал внимание на чистоту носков: остальные парни увлеклись «спидами», выкидывали из окон телевизоры, били официантов и звонко хлопали по задницам местных фрау. От тюрьмы их спас барабанщик, который подвел черту гастролям, сделав в бассейне эффектное сальто с семиметровой высоты служебного прохода. До воды он не долетел каких-то трех метров. «Нелепая смерть под кайфом», – написали в газетах.
По возвращениию в Россию “Поколение Ху” распались: все, кроме Ромы, хотели начать сольную карьеру. А Колос сел дома на диван, и телевизор помог ему избежать скуки всего неделю. Дальше он встал, оделся, вышел на улицу и отпустил стоп-кран. Заработанные на гастролях деньги улетали в дешевых кабаках среди пивных девок и стареющих хулиганов.
Но однажды Рома увидел в “Оружейном дворе” самурайский меч из нержавейки. В Сан-Марино такой ширпотреб идет по 10 евро за штуку, но Рома об этом не знал. Он продал ради него гитару. Он мечтал стать мастером, начал брать уроки айкидо, через год сдал на пятый кю и повесил меч на стену рядом со старой акустикой, за что его стали называть «шестиструнным самураем». Ему было двадцать шесть, и он отставал по мастерству от семнадцатилетних. Он решил, что проиграл свою жизнь, и сдался, хотя ему всего лишь нужно было пройти по любой из двух выбранных троп достаточно далеко.
В его жизни наступила череда увольнений, вытрезвителей, голодных обмороков и выбитых зубов. В результате он оказался на улице под дождем с псиной бывшего челнока Артема Пухова, который платил ему за каждый выгул двести рублей. А еще у Ромы недавно умерла бабушка.
– Нормально, – голос Ромы наполнился гордостью. – Подшился вот у Темы в клинике, на мебельное производство устроился, велосипед купил.
– А я Артема только что видел, – признался я. – Он поехал продолжать.
– Куда ему продолжать, он еле живой звонил, просил Рэмбо вывести.
Стаффорд Рэмбо, здоровенная челюсть на мускулистых лапах, возбужденно носился вокруг открытого канализационного люка.
– Кого из наших видишь? – спросил я, хотя не многие общие одноклассники были для Ромы «нашими». – Сержика, например.
– Да вот мы с Олежкой как раз его обсуждаем! – Колос эмоционально всплеснул руками. – Похоже, совсем скурвился, козлина.
– Что такое?