Абонент вне сети

Терентьев Денис

– Надо же, двуликий анус…

– Анус говоришь? А я вот считаю, что надо быть честным, – в глазах Сержика на секунду проявилась былая вера в несокрушимость своей харизмы. – Если не можешь друзей любить, надо их юзать. Тисни у кого-нибудь кошелек или мобилу – увидишь, что я прав.

Я не удивлюсь, если тяжелобольной Сержик переживет меня и моих детей. Он жаден до жизни, как лагерный урка до женского тела. Если надо, он может плакать, а через минуту так изящно выражаться, что его хоть сейчас в ток-шоу «Пусть говорят». Он, конечно, загнул – я не был рад смерти Дэна. Но если действительно быть

честным, то между мной и этим животным не такая уж большая разница.

Мне так захотелось уйти, что я даже не позаботился поставить точку в разговоре. Я бросил нож на кресло и зашел в туалет, специально не закрыв за собой дверь. Я ожидал шороха за спиной, даже не представляя, что буду в этом случае делать. Но не дождался. Когда я выходил на лестницу, Сержик так и сидел на полу, осторожно трогая себя за переносицу.

Интермеццо о надежде, вере с доставкой и лордах Адмиралтейства

– А они что, настоящие? – Иван стоял в трех метрах за моей спиной.

Он материализовался, как рысь из тайги, – я не услышал ни единого шороха. В костре догорала его зарплата за несколько месяцев. В его глазах был неподдельный интерес, с каким приезжие из глубинки смотрят на петергофские фонтаны. Но меньше всего взгляд аборигена походил на глаза актеров из кино про Клондайк. Хотя в руках Ивана был топор.

– Настоящие, – я не сводил взгляд с инструмента. – Ты меня убить хочешь, Ваня?

– Я? Убить? – Иван всплеснул руками и с досады сел на ближайший валун. – Чуяло мое сердце, надо было вчера еще к тебе ехать. Тут у многих крышу сносит, но чтоб бабки жгли, еще не видел. Ты трезвый, что ли?

– Не пью вообще.

– Совсем с ума сошел! Да как же здесь можно? Осталось еще?

– Вот, – я показал ему похудевшую пачку ассигнаций.

– Водка осталась? – Он махнул на деньги рукой. – Сейчас будем тебя лечить.

– Не надо, я только выздоровел.

Иван положил топор на землю и начал распаковывать рюкзак. Тушенка, картошка, хлеб, яйца и здоровенная бутыль свежего молока. Деньги за это он принять отказался, пояснив, что у меня еще не кончился кредитный лимит. Топор он, оказалось, тоже мне привез – порубить, заточить что-нибудь.

– Слушай, а у тебя, выходит, денег больше, чем у Барона, – Иван в одиночку выпил полстакана спиртяги и с уважением посмотрел на меня. – А хутора своего нет. Это значит, что ты – хаотичная личность.

– Нет, я – лузер.

– Это как?

– Могу, но не хочу.

– Хутор не хочешь? Как так? А зачем тогда сюда приехал?

– Духовно преобразиться, – я старался говорить насмешливым тоном.

– За три дня? – Иван удивленно округлил глаза. – А мне всей жизни пока не хватило.

Он снова уплыл, а я еще долго сидел над затухающим костром. Омовение ледяной водой, отсутствие телефона, еда с костра и сжигание денежных знаков – безусловно, все произошедшее в последние дни подарило мне мощный чувственный опыт. Но в моем родном городе его смоет за несколько часов. Я не нашел внутри себя никакой точки опоры и не заслужил второго рождения. Хотя, похоже, я на правильном пути.

Я вытащил из-под навеса два весла и спустился к лодке. Ночью прошел сильный дождь, и я минут пятнадцать вычерпывал из нее воду ведром и консервной банкой. Потом собрал с собой пару бутербродов и бутылку воды, запрыгнул на корму и, орудуя веслом, вывел посудину из камышового плена. Собственно, я так делал каждый день по два-три раза, но тогда цели никакой не имел, кроме осмотра окрестностей и физической нагрузки. А сейчас я поставил весла в уключины и взял курс на северо-восток. Прокатившись в ту сторону вчера, я заметил что-то сверкающее над лесом вдалеке – не иначе как старинная церквушка притаилась на живописном берегу.

Богоискателем я никогда не был, а вере предпочитал надежду. Я надеялся, что величественные старцы на Пасху, сусальное золото церквей и дешевые иконки в салоне автомобилей хоть как-то сочетаются с учением молодого плотника, распятого в Ершалаиме две тысячи лет назад. Кто-то считает, что Его послал Господь, кто-то видит в Нем неудавшегося реформатора иудаизма, а я лишь надеюсь, что Его грядущий суд будет справедливее всего виденного мною под солнцем. И сейчас мне остро захотелось прийти в храм, неважно какой конфессии этот храм будет, и ни о чем не просить.

Я не стал налегать на весла – неизвестно, сколько до этого креста километров, и хватит ли мне потом сил вернуться обратно. Я запомнил ориентиры у своего острова: справа свисающая над водой береза, а слева за лесом – антенна сотовой связи. Сейчас примерно час дня, темнеть начинает с семи – значит, на путь в один конец у меня чуть более двух часов. Не особо разгоняясь, я смогу пройти за это время километров десять. Правда, засечь время нечем – часы остались в хибаре на экране отключенного мобильника. А тиканье стрелок внутри меня стало менее отчетливым.

Всплески воды у моих бортов поглотили все лесные звуки, и сам я начал сливаться с мерным движением лодки. Собственно, почему я должен Ему понравиться? Я нарушал все его заповеди, за исключением «Не убий!». Я вижу каждого из родителей раз в месяц и даю на воспитание сына гроши. При этом я только что спалил в костре несколько тысяч рублей, чтобы показать собственную исключительность. И этих денег, возможно, потом не хватит Дрюле на бассейн и новую куртку. Можно предположить, что умные женщины, которые попадались мне в жизни, не знали всего этого, но чувствовали за версту. Поэтому от меня уходили на ровном, как мне казалось, месте. А я потом развивал перед парнями мысль, что женщины – это не совсем люди.