Абонент вне сети
Шрифт:
Уже несколько лет рядом с ним была Мила – юное обаятельное создание, которому раньше никто так убедительно не говорил про вечную любовь. Когда она смотрела на него взглядом чужой разумной женщины, он падал на колени и плакал, пока в нее не возвращалась душа декабристки. Люди говорили, что Мила не от мира сего, но на самом деле слезливый уродец умел высекать искру из любого, кто читал в детстве «Алые паруса». Я сам убедился в этом прошлым летом после дня рождения Юры Тихонова.
– Верунчик, ну очень хочется, – услышал я в полудреме
– Не нужно, – уверенный тон Веры сопроводил хлопок, скорее всего, по руке.
Я приоткрыл глаза. Рассвет штурмовал комнату. Я лежал носом к стенке в спальне родителей Тихонова. После вчерашнего ералаша человек десять гостей остались ночевать, и на родительских перинах со мной соседствовали молодожены Вера и Женя, а Сержу достался матрас на полу. Я припомнил, что машинист электрички Женя рано утром собирался на работу.
– Не бойся, я тихонечко, солнышко мое.
– Я же сказала «нет».
– Да все же спят, – в голосе Сержа почувствовалась обида. – Я же хочу тебе хорошо сделать, зайка.
Зазвенела пряжка ремня, взвизгнула молния.
– Я же говорю, не нужно всего этого, – голос Веры прозвучал как «мы победим!» при обороне Рейхстага.
– Ну я всего разочек.
Нетерпеливо захлопала ткань.
– О господи, нет! – вскричала Вера.
– Не бойся, я аккуратненько.
– Ты меня порвешь.
– Я тихонечко.
Детородный орган Сержа мог вызывать комплекс неполноценности у девяти мужчин из десяти. А Веру, ростом едва достигавшую его груди, он напугал до полусмерти. Но ее позиция была слабо пригодна для обороны.
– Нет!
– Да я же не сразу. Вот так, вот так…
– Господи, не туда…
– Сейчас, сейчас…
В последующие минут пять толчки, шлепки, постанывания добили во мне остатки сна. Появилось дурацкая мысль резко развернуться к ним лицом и схватить Сержа за копчик.
– Только не в меня, – прошептала Вера.
– А куда? – У Сержа сбилось дыхание. – Куда? Юра убьет.
После нескольких мощных толчков Серж легонько застонал.
– Я же просила, – взвизгнула Вера.
– Так родители, так покрывало, так ковер, – защищался Серж.
Снова свистнула молния.
– Станция депо, – произнесла девушка.
– Ничего страшного, я тебя люблю…
Прощаясь с Ромой и Олегом, я старался не выдавать своего волнения, хотя бесы рвали меня в сторону Сережиного дома. Отмахав полквартала, я отдышался и набрал номер телефона.
– Сергунь, ты где? У себя? А пыхнуть не желаешь? – Я старался говорить как можно беззаботнее. – Я тут мимо твоего дома прохожу.
– А у тебя есть? Конечно, старик, заходи, – он несказанно обрадовался халяве.
Когда я поднялся по лестнице на пятый этаж в его «хрущобе», Сержик услышал мои шаги. Он возник в дверном проеме и картинно протянул мне навстречу руки. Я даже не рассмотрел его лица и с полуметра ударил правым крюком, разворачивая корпус вправо, и вкладывая в удар все мои девяносто килограммов. Так не бьют на ринге, чтобы не поймать удар навстречу, но здесь ждать сдачи не приходилось. Его переносица приняла на себя все: он ударился об дверь и начал оседать назад. В этот момент я со всей дури ударил его ногой снизу вверх и попал в горло. Он снова ударился об дверь, что-то буркнул и опрокинулся на спину. Мелькнула мысль, что он мертв, и я ничего в этот момент не почувствовал.
Я за шиворот втащил его тело в прихожую и закрылся на два замка. В квартире никого не было, и только Мик Джаггер тихонько подвывал из динамиков.
Кровь текла из носа Сержика на черную футболку с крестами. Я все-таки хотел его связать, но не нашел в ящике с инструментами ни скотча, ни веревки. Только две отвертки, молоток для отбивки мяса и старый ремень с надписью love на пряжке. Тогда я сходил на кухню, набрал воды в чашку и выплеснул в пострадавшее лицо. Он подпрыгнул, словно я пощекотал ему пятки.
– Где труба? – спросил я со всей строгостью.
– Какая труба?
Я ожидал именно такого ответа, и сразу же ударил его молотком по лицу. Я хотел быть жестоким, но рука сама отвернула удар в щеку. Он заорал, как раненый фламинго, и мне пришлось душить его подушкой.
– Труба Олежки Фонарева, которую ты сегодня днем украл из магазина, – рычал я, навалившись на него всем телом. – Не говори, что не брал. Сейчас я тебе по-настоящему все зубы выбью.
– Егорша, я ее случайно в карман сунул, – стонал он, как только я отложил подушку в сторону. – Случайно, по запаре, понимаешь? Я как раз вернуть хотел, а тут ты пришел.
– Хорошо, а теперь расскажи, как ты убил Дэна?
Я смотрел в его глаза, как туристы смотрят на фестский диск – без надежды что-то понять. То, что шевельнулось в глазах чемпиона мира по мимикрии, могло быть страхом, изумлением или обидой за проигрыш в бильярд.
– Боже, это не я, – выдал он в эфир.
– Тебя Олежка из магазина сдал. Ты толкнул ему мобильник Дэна через несколько дней. Ты не стер его черновые сообщения. И не говори, что ты выиграл телефон в кости на Балтийском вокзале.
– Я его украл. Украл и продал, – он посмотрел на меня взглядом затравленной лани. – Потому что я животное. Егорша, я торчу девять лет. Я лечился столько раз, я не могу больше…
Он зажмурился и заплакал, свернувшись калачиком на полу. Я зашел к нему со спины и ударил изо всей силы по почке. Он дернулся, но даже не закричал.
– Я не верю тебе, жертва аборта.
Я хотел раздробить ему молотком коленку, но рука снова подвела – стукнул как невропатолог на осмотре. Зато пациент заорал, как будто на него вылили раскаленное олово. Но вместо жалости внутри меня зазвенела жестокая струна. Я даже подумывал надругаться над ним при помощи пылесоса «Вихрь».