Афоризмы старого Китая
Шрифт:
Когда ручьи пересохнут, деревья сбросят листву и скалы оголятся, взору воистину явится доподлинное естество Неба и Земли [178] .
Годы и месяцы тянутся долго, а суетливый человек сам себя торопит. Небо и Земля простираются широко, а низкий человек сам себя стесняет.
Времена года повинуются непреложному закону, а человек докучливый не перестает сомневаться и всю жизнь пребывает в суете.
178
Китайские комментаторы находят в данном изречении почти дословное повторение строк поэта сунской эпохи Вэнь Линя: «Деревья опали, высохли воды, голы тысячи скал. //В этом я вдруг прозреваю доподлинное естество».
Чтобы доставить человеку удовольствие, не требуется многого. Сад на подносе [179] может подарить нам истинное наслаждение.
Чтобы любоваться пейзажем, не обязательно отправляться далеко. Луна, глядящая в окно, может повергнуть нас в восхищение.
Услышав
Созерцая отражение луны на глади вод, прозреваешь сущность помимо всех сущностей [181] .
179
Искусство создания карликовых садов пользовалось огромной популярностью в средневековом Китае и стало одним из высших воплощений традиционных принципов китайской эстетики.
180
Простейшее объяснение этого образа состоит в том, чтобы отождествить наш обыденный опыт со сном (популярный мотив в китайской литературе). В таком случае наши желания и мечты окажутся не чем иным, как «снами во сне». Уподобление духовного просветления «великому пробуждению от великого сна» введено в китайскую традицию Чжуан-цзы. Отметим, что опыт просветления неустраняет обыденный опыт, так что «великое пробуждение» в известном смысле означает пробуждение косну. Отсюда свойственная китайской мысли апология «обыкновенного сознания» как вершины духовной просветленности.
181
Букв.: «тело вне тела». Само выражение (встречающееся уже в начальном изречении книги) взято из буддийской литературы, где «тело вне тела» обозначает нирвану.
В щебете птиц и жужжании насекомых хранится тайна послания от сердца к сердцу [182] . В красках цветов и узорах трав проступают письмена святой правды.
Тот, кто предан учению, должен в самом себе постичь движущую силу Неба и душою стать, как чистая яшма. Тогда в каждом соприкосновении с вещами он будет постигать правду жизни.
Люди умеют читать книги, состоящие из письмен, но не умеют читать книгу, не имеющую письмен. Им ведомы звуки цитры, имеющей струны, но не ведомы звуки цитры без струн [183] .
182
Здесь содержится намек на традиционный в китайской мысли и развитый в особенности чань-буддизмом принцип передачи истины «от сердца к сердцу», вне слов. В чаньской традиции имеются предания о наставниках, которые пережили просветление, созерцая лунный свет или слушая шорох бамбука. В свете этого принципа видимые образы трактовались как мертвые, отчужденные «следы» реальности, что отчасти объясняет пристрастие китайцев к букве текста, к формалистике архивистского знания.
183
Образ «цитры без струн» встречается в жизнеописании древнего поэта Тао Юаньмина, где сказано, что Тао Юаньмин «мечтал о цитре без струн».
Если жить мертвой видимостью вещей и не внимать жизни духа, поймешь ли, что такое книга без письмен и цитра без струн?
Сердце, в котором исчезло желание обладать чем-либо, — все равно что осеннее небо, прояснившееся после ненастья, и океан, успокоившийся после бури.
Если рядом оказываются цитра или книга, ты попадаешь в Каменные палаты Киноварной горы [184] .
Приятели и незнакомцы сходятся на пир и без удержу предаются веселью. Но вдруг иссякает вода в часах, гаснут светильники, рассеиваются благовония и остывает чай, разлитый в чашки. Тогда в душу закрадывается грусть и пропадает охота веселиться.
184
Каменные палатыи Киноварная гора— обители бессмертных небожителей в даосизме, даосский «рай».
Вот так мы живем в этом мире. Почему люди не могут оглянуться на свою жизнь пораньше?
У того, кто постигнет суть вещей, в одном вершке сердца сойдется лунная дымка Пяти озер [185] .
Тот, кто прозреет предвечный импульс [186] всех превращений, заключит в объятия великие свершения всех времен.
Даже горы, реки и вся земля обратятся в прах. Что же говорить о прахе, рожденном от праха [187] ?
185
Пять озер—пять крупнейших озер Китая, здесь: весь мир.
186
Выражение «предвечный импульс» (цянь цзи)хорошо определяет природу символической реальности Великого Пути, который предваряет, предвосхищаетвсе сущее.
187
Прах, рожденный от праха, —одно из названий живых существ, принятое в буддийской литературе.
Даже тело во плоти и крови — это тень. Что же говорить о тени, отбрасываемой тенью [188] ?
Если не стяжать высшего знания, не наступит и просветления в сердце.
Жизнь человека — что искра, высеченная из кремня. Как бы ни старался он светить ярче других, мрака ему все равно не рассеять.
Мир людей — что рожки улитки [189] . Как бы ни боролись между собой его обитатели за верховенство, разве дано им обладать вселенной?
188
Тень, отбрасываемая тенью— популярный в китайской литературе образ славы и богатства.
189
Сравнение борьбы правителей государств за господство над миром с войнами между царствами, расположенными на рожках улитки, принадлежит Чжуан-цзы.
Выгоревшая лампада не осветит тьму. Ветхая одежда не согреет. И то и другое — только видимость.
Но тот, кто «телом подобен высохшему дереву, а сердцем — мертвому пеплу», поневоле оказывается в плену пристрастия к пустоте [190] .
Решившись остановиться, остановись не медля. Ведь если ждать благоприятного часа, и женитьба не уменьшит забот, и уход в монахи не прибавит мудрости.
Когда-то один человек сказал: «Хочешь уйти — уходи, не мешкая. Если дожидаться удобного случая, он никогда не придет*. Вот воистину замечательное суждение!
190
«Упрямое пристрастие к пустоте» осуждается в буддийской литературе как один из самых распространенных пороков медитативной практики. «Тело как высохшее дерево, сердце как остывший пепел» — метафорическое обозначение медитативного состояния, восходящее к книге Чжуан-цзы, где оно имеет положительный смысл.
Если хладнокровно смотреть на горячность, поймешь, что лихорадочная поспешность бесполезна.
Если от суеты обратиться к праздности, узнаешь, что удовольствие праздной жизни самое прочное.
Тому, кто смотрит на богатого и знатность как на плывущие облака [191] , нет нужды скрываться в горных ущельях.
Тот, кто не питает слабости к красивым пейзажам, часто во хмелю слагает стихи.
191
Совет «смотреть на славу и богатство, добытые нечестным путем, как на плывущие облака» содержится уже в высказываниях Конфуция.
Тот, кто соперничает с другими и полагается на мнение других, не замечает всеобщего опьянения.
Тот, кто дорожит бесстрастием и думает только о себе, не сможет стать одиноким трезвенником [192] .
Говоря о таких людях, Будда учил не связывать себя вещами и не связывать себя пустотой. И тело, и сознание должны быть предоставлены самим себе.
Продолжительность времени определяется нашим восприятием. Размеры пространства обусловлены нашим сознанием. Поэтому, коли дух покоен, один день сравнится с тысячей веков, а коли помыслы широки, крохотная хижина вместит в себя целый мир [193] .
192
Сравнение мудрого с «одиноким трезвенником» в обществе пьяных содержится в «Чуских строфах», по традиции приписываемых древнему поэту Цюй Юаню.
193
Одним из важных следствий философии пустоты и предельности в китайской мысли является представление о прерывности («помраченности») просветленного сознания и восприятие жизни не столько как данности, сколько как среды опыта, бесконечно сложной сети отношений между вещами. Бытие в таком случае оказывалось неисчерпаемой конкретностью и чистой качественностью, определявшихся положением в пространственно-временном континууме. Соответственно, взаимопревращение вещей приравнивалось к смене перспективы созерцания и в китайской традиции имело статус не пустой фантазии, а принципа научного знания. Средневековый китайский ученый охотно согласился бы с таким представителем европейской герметической традиции, как Парацельс, который утверждал, что «мысль можно передать с одного берега океана на другой, а работу, требующую месяца труда, можно сделать за день». В традиционных китайских представлениях о пространстве и времени чрезвычайно рельефно отобразилась органическая связь науки и искусства, рефлексии и творческого изображения в старом Китае.
Потеряй, а потом потеряй желание терять [194] . Тогда, выращивая цветы и сажая бамбук, станешь другом Небывалого учителя [195] .
Забудь то, что уже не забывается. Тогда, возжигая благовония и заваривая чай, не будешь ждать юношу в белых одеждах [196] .
Неисчерпаемы явления мира. Тот, кто умеет быть довольным малым, живет в мире блаженных, а тот, кто не умеет, — живет в мире обыкновенных людей.
194
Здесь цитируется ХIII изречение «Дао-Дэ цзина».
195
Небывалый учитель— герой одного из произведений древнего поэта Сыма Сянжу.
196
По преданию, однажды поэту Тао Юаньмину в день осеннего праздника принес вино юноша в белых одеждах.